Свежий ветер дует с Черного озера (СИ)

Преодолев несколько темных коридоров и пролетов лестницы с пыльными перилами и порадовавшись, что по пути никто не встретился, она, оглядываясь, будто воровка, выскользнула на улицу. Ей все еще не позволялось выходить; по крайней мере, никто не озвучивал ей ничего подобного, но за последнее время Грейнджер здорово осмелела, хотя сама от себя никогда не могла ожидать подобного поведения. Бывшая гриффиндорка ни за что не сказала бы, что не боится, и особенно — не боится его. Но человек, как известно, умеет приспосабливаться ко всему, и Гермиона приняла решение попытаться найти для себя наиболее комфортный вариант существования в той ситуации, где ей судьбой было уготовано оказаться. И с теми, с кем… Словом, она старалась принимать происходящее с той долей здравого смысла, которая еще была ей доступна, несмотря на то, что в минуты одиночества и свободы от его влияния и присутствия, она едва ли не рыдать хотела от осознания своего бессилия. Она ненавидела Темного Лорда за многое, но особенно за то, что с ней происходило. Теперь его не было. Гермиона хотела бы использовать каждое данное ей мгновение свободы с пользой, но ничего, черт возьми, не выходило.

Он должен был появиться вчера. Или завтра. Гермиона считала бы минуты, будь у нее часы. Но он в ответ на ее очередную простую просьбу возразил ей однажды таинственно: «Не надлежит беспокоиться о времени тому, у кого впереди бесконечность». Она долго думала об этом, но так и не поняла.

Гермиона бесшумно спустилась в сад, прошла по заснеженной аллее и нырнула в сторону с гравийной дорожки, мимо тисов и увядших розовых кустов.

Дом, разумеется, не пустовал; кто-то из волдемортовых слуг, как и всегда, определенно там находился, не говоря об эльфах. Но Гермиона Грейнджер не встретила ни души. Ни единой. Ни эльфа, ни призрака. И даже портреты, Мерлин, спасибо, спали в это сумрачное утро, подернутое ленивой полупрозрачной дымкой. На улице было холодно, совершенно ничего общего с той удивительно «неосенней» погодой, что стояла на улице в дни ее неудавшегося побега с Драко.

Гермиона поежилась и замерла. Она все еще не знала, что с ним, не имела понятия, жив ли он. От этой неизвестности она холодела. Даже, осмелев, пыталась спрашивать… его. Но все было бесполезно. Почему-то эта тема особенно раздражала Того-Кого-Нельзя-Называть, и Гермиона замолкала, так и не получив ни одного ответа на интересующие ее вопросы. Все, что ей оставалось, — собственные домыслы и надежды. Лицо Малфоя постепенно теряло четкость в ее сумбурных мыслях, хотя в первое время после своего возвращения она то и дело смахивала с щек непрошенные слезы, пролитые по своему некогда недругу. Ужасной была неизвестность.

От очередного воспоминания о собственном побеге и возвращении и о том, в каком странном оцепенении Гермиона провела первые несколько дней после него, руки снова покрылись мурашками. Всему причиной, единственной на свете причиной, разумеется, был он. Она теперь — не чета себе прежней — редко называла его по имени (по какому бы то ни было имени) даже в мыслях. Только неопределенное «он», и еще (редко) это местоимение, означавшее для нее теперь целый мир, сменялось на титул. «Лорд». Иногда — дурацкое «Тот-Кого-Нельзя-Называть». Но никогда — по имени. Страх перед именем… Нет. Дело было вовсе не в страхе. А в том, что в этом имени больше не было смысла. Всегда и так было ясно, о ком речь.

Каждый вечер. Он был ее мороком, постоянным, дурманящим и сводящим с ума, и Гермиона понятия не имела, известно ли ему об этом. Лорд проводил с ней, теряющейся в собственных ощущениях и догадках о причинах этого состояния и его странной к ней привязанности, практически каждый свой вечер. Когда мог, очевидно. Как будто за те несколько дней, что Гермионы не было в мэноре, он успел что-то для себя осознать.

Темный Лорд был близко. Он постоянно был рядом, даже не присутствуя рядом; он как будто прочно обосновался в ее голове, не будучи в мыслях; он словно поселился под кожей, в самой… душе. И сердце заходилось, и не доставало воздуха. Верно ли было то, что он сказал когда-то Беллатрисе, а она, Гермиона Грейнджер, подслушала в собственном ночном кошмаре? Верно ли, что осколок его души способен такое пагубное влияние оказывать на нее саму?

Лорд просто… вынуждал ее быть рядом. Или был рядом сам, как будто хотел насытиться ею. Смысл этого слова — «вынуждал» — постепенно ускользал от Грейнджер, и это вселяло в нее тихий, безмолвный ужас, потому что временами она ловила себя на том, что сама непроизвольно ищет его компании. Маясь в течение дня от тягучего, будто магловская жвачка, времени, она как ненормальная ждала вечера, ждала и боялась. Это иррациональное ожидание, а потом — его появление, всегда парадоксально неожиданное — и вот ее сердце заходится в волнующем беге. Его присутствие всегда означало для Гермионы переживание самых противоречивых эмоций, что только существовали в ее душе.