Свежий ветер океана

Леша ступил на крыльцо. Предательски заскрипела старая доска. Кошка неведомо откуда сиганула в сени. Леша надавил на дверь, но она не подалась. Тогда он негромко постучал. В избе заговорили. Слов Леша не разобрал, но от волнения стало жарко, и он понял; что говорили отец с дедом. Он постучал еще раз, выбивая «я на речку шла», как это делал, когда возвращался с гулянки.

Загрохотала деревянная нога, с лязгом откинулся крючок.

— Отец, — Леша сглотнул комок и прижался к впалой груди отца.

— Живой… — не веря, отец ощупал лицо, плечи сына. — Из окружения, что ль?.. Да грязный весь…

— Я не один, — наконец проговорил Леша. — Товарищ со мной.

— Зови, у нас никого нет. И к деду иди.

Отец зажег лампу-семилинейку без стекла. Дед лежал на спине, вытянув восковые руки вдоль тела. По его щеке потекла мутноватая слеза.

— Не чаял увидеть, — проговорил он, трудно выталкивая слова.

— Живой я, дедусь. — Леша взял его невесомую руку, подержал в своей.

— Воин?

— Маленько.

— Это хорошо. — Дед приподнял голову, крикнул отцу: — Ванька, собери гостям!

— В момент, батя.

Дед снова посмотрел на внука, погладил по худенькому плечу:

— Видать, и правда дела у нас неважные, коль таким мальцам стали лбы забривать.

— Да нет, дедусь. Выдюжим. Меня вот в разведку послали…

— В разве-е-едку, — протянул дед. — Уж не наступление ли замышляет начальство?

— Пока нет. Потом скажу.

— Ну ладно. Иди к столу, а я издали на тебя погляжу. — Дед понизил голос, покосился на отца. — Твой-то дурень у немцев служит…

— Как! — вырвалось у Леши.

— Слушай больше! Совсем умом на износ пошел, — хохотнул отец, усаживая Лешу и Никитича за стол.

От коричневого, с красным перцем и корицей куска сала отец отрезал по пластику, пододвинул банку с болгарским стручковым горохом, проговорил:

— Хлеба только нет. Хозяева у нас теперь хлеба мало едят.

— Кем ты у них?

— При кухне ездовой. Воду вожу, продукты. С кухни и перепадает.

— Про меня спрашивали?

— Махнули рукой.

— А я ведь рядом, за оврагом.

— Нешто? — удивился отец и поглядел на Никитича, словно спрашивая подтверждения, но Никитич помалкивал, поедая сало и горох.

— Думаете Питер удержать?

— Непременно.

— И то, — кивнул лохматой головой отец. — А то немцы брешут, мол, голыми руками возьмем.

— Ты про Геринга им скажи! — крикнул дед с кровати, прислушиваясь к разговору.

— А-а! — махнул рукой отец.

— Что такое? — заинтересовался Никитич, сверкнув карим глазом.

— На днях было у них целое столпотворение. Приезжал сын Геринга, летчик. Тоже откуда-то из-под Питера. Будберг ему целый «бьюссинг» подарков навалил.

— Грабят, значит?

— Не без этого, — согласился отец.

— Давно?

— А как вошли, до сих пор какие-то ящики упаковывают…

— В подвалах дворца находится наш морской архив. Вы знаете об этом? спросил Никитич.

— Летом что-то привозили.

— Он на месте?

— Да кто его знает.

— Узнайте.

— Тю! — удивленно воскликнул отец.

— Мы из-за архива и пришли, — надавил на слова Никитич.

— Подвалы заперты. Часовых, правда, нет.

— Понаблюдайте. Может, кто-то ходит туда…

Помолчали, достали из кисетов табак, закурили. Отец пустил колечко дыма, оглянулся на деда:

— Это враз не сделаешь.

— Мы подождем. У вас безопасно?

— Вроде никто не заглядывал.

— Вот и договорились.

Отец ничего не сказал, стал стелить на своей кровати.

— Я устроюсь на дворе, а Алексей пусть тут, — сказал Никитич.

— Так холодно ж там!

— Привык. Дайте чем накрыться.

Отец достал старый полушубок, стеганое одеяло, сердито сунул Никитичу:

— Дожили… По дворам прячемся…

Устроился Никитич на чердаке. Лешин автомат и гранаты отец завернул в тряпку, спрятал в печи и забросал дровами. Одежду тоже забрал отец, дал ту, которую носил Леша до войны.

— В случае чего, вернулся ты из окружения. Дезертировал.

— А друг твой, видать, серьезный, — проговорил дед.

— В роте первый, — похвастался Леша.

— Для чего, скажи, бумаги-то потребовались?

— Начальству виднее…

— Стало быть, важные бумаги. За так рисковать не послали бы. — Леша устроился на отцовской кровати, а отец ушел к деду.

— Так я коптилку тушу? — спросил он.

— Туши, — пробормотал Леша, он понял на войне, что самое плохое для солдата — это вечный недосып, он давно не спал в мягкой постели и уснул сразу, будто провалился в омут.

На рассвете отец запряг лошадь и уехал. На столе он оставил еду на всех. Дед уже бодрствовал, когда Леша очнулся от сна. В комнате было светлее обычного, хотя солнца не было. Леша отдернул занавеску и ойкнул:

— Зима.

Все лежало в белом. Крыши, улицу, деревья засыпал пушистый снег. Четко выделялись следы первых прохожих. «Опоздай мы малость — и каюк», подумал Леша.

Хоть и немного прошло времени, как он стал солдатом, и голодно было, а успел окрепнуть, округлиться. Старая одежда была уже тесновата. Леша побренчал рукомойником, умылся стылой водой.

— Друг, чай, заждался, — напомнил дед.

— Сейчас, дедусь…

Дед с ласковостью посмотрел на него, шевельнул рукой, подзывая.

— Что тебе?

— Я уж не дождусь тебя, чую… Сделай на прощанье подарок…

— Какой?

Дед внимательно посмотрел на внука:

— Ты не смотри, что я хворый… В турецкую воевал, всю империалистическую оттопал… Оставь гранату, ради Христа…