Священная книга оборотня

Когда эта книга была уже почти дописана, я встретила Михалыча во время велосипедной прогулки. Устав крутить педали, я села отдохнуть на одной из массивных бревенчатых скамеек, стоящих на пустыре возле Битцевского леса. Мое внимание привлекли прыгающие с велосипедного трамплина ребята, и я надолго загляделась на них. Почему-то у их велосипедов были очень низкие седла. Наверно, думала я, специальные велосипеды для прыжков. Хотя во всем остальном это были обычные маунтин-байки. Когда я отвернулась от прыгунов, Михалыч уже стоял рядом.

Он сильно изменился за время, пока мы не виделись. Теперь у него была модная стрижка, и одет он был не в ретро-бандитский наряд, а в стильный черный костюм из коллекции «rebel shareholder»[33] фирмы «Дизель». Под пиджаком была черная футболка с надписью «I Fucked Andy Warhol»[34]. Из-под футболки выглядывала золотая цепочка — не так чтобы толстая или тонкая, а как раз такая, как надо. Круглые часы в простом стальном корпусе, на ногах черный «Nike Air», как у Мика Джаггера. Какой все-таки огромный путь прошли органы с тех времен, когда я ездила на дачу к Ежову за последним Набоковым…

— Здорово, Михалыч, — сказала я.

— Здравствуй, Адель.

— Ты как меня нашел?

— По прибору.

— Да нет у тебя никакого прибора. Не гони. Мне Саша рассказывал.

Он сел на скамейку рядом.

— Есть прибор, Адель, есть, девочка. Просто он секретный. И товарищ генерал-полковник говорил с тобой как положено по инструкции. А вот я, когда тебе его показал, эту инструкцию нарушил. И товарищ генерал-полковник меня потом поправил, ясно? Сейчас я, кстати, снова инструкцию нарушаю. А вот товарищ генерал-полковник всегда действует строго по ней.

Я уже не понимала, кто из них врет.

— А уборщица с конно-спортивного комплекса правда у вас работает?

— У нас много разных методов, — сказал он уклончиво. — Иначе нельзя. Страна-то вон какая большая.

— Это да.

Минуту или две мы молчали. Михалыч с интересом наблюдал за прыгунами с трамплина.

— А как Павел Иванович? — спросила я неожиданно для себя. — Все консультирует?

Михалыч кивнул.

— Он тут приходил к нам давеча. Книгу одну рекомендовал, как ее… — Он вынул из кармана пиджака бумажку и показал мне. На ней было написано шариковой ручкой: «Martin Wolf. Why Globalization Works»[35]. — Говорил, на самом деле все не так уж и плохо.

— Да? — сказала я. — Ну вот и славно, а то я уже волноваться начинала. Слушай, давно хотела спросить. Все эти деятели, Вулфенсон из Мирового банка, Волфовитц из Департамента обороны — они что, тоже?

— Волки, как и люди, разные бывают, — сказал Михалыч. — Только теперь они нам не в уровень. Совсем другие возможности у отдела. Нагваль Ринпоче в мире один.

— Кто?

— Это мы так товарища генерал-полковника называем.

— Как он, кстати? — не выдержала я.

— Хорошо.

— Чем занят?

— Дел невпроворот. А после работы сидит в архиве. Изучает опыт.

— Чей опыт?

— Товарища Шарикова.

— А, этого. Который зав подотделом очистки…

— Не знаешь, так лучше не говори, — сказал Михалыч строго. — Много про него вранья ходит, клеветы, сплетен. А правды никто не знает. Когда товарищ генерал-полковник первый раз в новой форме на работу вышел, старейшие сотрудники всплакнули даже. Они такого с пятьдесят девятого года не видели. С тех пор как товарищ Шариков погиб. Это потом все посыпалось. А держалось на нем.

— А как он погиб?

— Да в космос захотел первым полететь. И полетел, как только кабину такую сделали, чтоб собака влезть могла. Разве ж такого удержишь… Риск огромный — на первых полетах каждый второй запуск бился. А он все равно решил. Вот и…

— Идиот, — сказала я. — Тщеславное ничтожество.

— Тщеславие тут вообще ни при чем. Товарищ Шариков зачем в космос полетел? Он хотел пустоте наступить раньше, чем она ему наступит. Но не успел. Трех угловых секунд не хватило…

— Александр знает про Шарикова? — спросила я.

— Теперь да. Я ж говорю, сутками в архиве сидит.

— И что он сказал?

— Товарищ генерал-полковник сказал так: даже у титанов есть свои границы.

— Понятно. А ко мне какие вопросы у титанов?

— Да, в общем, никаких. Велено тебе кое-что передать на словах.

— Передавай.

— Ты вроде как предъяву кидаешь, что ты сверхоборотень…

— Ну и что?

— А то. Страна у нас такая, что все понимать должны, под кем ходят. И люди, и оборотни.

— А чем я мешаю?

— Ты не мешаешь. Но сверхоборотень может быть только один. Иначе какой он сверхоборотень?

— Такое убогое понимание слова «сверхоборотень», — сказала я, — отдает тюремным ницшеанством. Я…

— Слушай, — поднял ладонь Михалыч, — меня же не тереть послали. А объявить.

— Понимаю, — вздохнула я. — И что мне теперь делать? Валить отсюда?

— Почему валить? Просто отфильтровывать. Помнить, кто здесь сверхоборотень. И никогда на этом базаре не спотыкаться. Чтобы путаницы в головах не было… Ясно?

— Я бы тут поспорила, — сказала я, — насчет того, у кого в голове путаница. Сначала…

— А вот спорить мы не будем, — снова перебил Михалыч. — Как говорит Нагваль Ринпоче, встретишь Будду — убивать не надо, но не дай себя развести.

— Ну что ж, не будем спорить так не будем. У тебя все?

— Нет, еще один вопрос. Личный.