Священная ночь

Она будила его не сразу, а постепенно, ласково и нежно. И часто приносила ему цветы. Первый вопрос, который он задавал, касался не запаха, а их цвета. Он проводил пальцами по лепесткам, приговаривая: «Этот красный цвет слишком ярок» или же «Этот желтый приятен на ощупь».

Она целовала его руку. Если он не отнимал ее, значит, настроение у него было хорошее и на весь день он давал ей свое благословение. Затем они закрывались в умывальной комнате, там она его брила и одевала. Потом они выходили рука об руку и медленно шествовали, приветствуя воображаемую толпу.

Сначала я давилась от смеха. Но постепенно тоже научилась соблюдать правила игры и становилась той самой бесчисленной толпой, что поднималась спозаранку, дабы приветствовать царственную чету.

Я сидела на табурете у низенького столика, где был накрыт завтрак, и слышала, как он сказал в коридоре:

— Я чувствую в доме цветок; только он без воды… Почему ты мне об этом не сказала?

Когда они вошли, я встала, чтобы поздороваться с Консулом. Он протянул мне руку для поцелуя. Я пожала ее и снова села.

— Цветок-то цветок, да только колючий, — заметил он.

Я улыбнулась. Сидящая знаком велела мне встать, словно говоря: «За одним столом с Консулом не едят».

Мы с ней позавтракали на кухне в полном молчании. А после завтрака она сказала:

— Этот дом — все наше достояние. Я должна управлять им и охранять его от непристойных, завистливых взглядов. Я сама обо всем забочусь. И обязана все предвидеть, а главное, не давать Консулу ни в чем испытывать нужды. Мы зарабатываем на жизнь довольно. Но иногда мне приходится задерживаться в хаммаме, и я беспокоюсь за Консула. Он скучает. И тогда включает радио. А это плохой признак. Если уж он пускает в ход эту штуковину, стало быть, и впрямь разволновался. Ну а я совсем вымоталась, не могу больше быть мужчиной в хаммаме и женщиной в доме — сил не хватает, а ведь мне случается быть и тем и другим сразу, причем и тут и там, поэтому я рассчитываю на твою помощь. Давай внесем ясность: Консул нуждается в чьем-либо присутствии, это его успокаивает, а меня зачастую нет дома. Он очень любит, чтобы ему читали по вечерам. Я же читать не умею. Так вот мне приходится придумывать ему разные истории; когда они ему не нравятся, он начинает нервничать, ему кажется, что я обращаюсь с ним как с ребенком. Я уже истощила весь свой запас историй. В последнее время он стал нетерпелив, раздражителен, бывает даже злым. Я страдаю. Мне необходима чья-то помощь. Распорядок на всю неделю практически один и тот же: утром он в коранической школе, после обеда спит, а вечером свободен. Ты будешь заниматься им по вечерам.

Консул

В первую неделю на меня напала странная вялость. Я была рассеянной. Спала без всяких снов. Вставала и целыми часами бродила по комнатам, оставшись один на один с обветшалыми вещами, выцветшими коврами и портретом отца над комодом. Я долго вглядывалась в него, пока в глазах не мутилось. Мне нравилось это состояние лени и одиночества: я ни перед кем не должна была отчитываться. Только вечером я окончательно просыпалась. Днем же время тянулось бесконечно долго, убаюкивая меня и позволяя мне предаваться мечтам. Растянувшись на узкой койке и уставившись в потолок, я разглядывала разводы, оставленные сыростью. Прошлое накатывало на меня, рисуя одну картину за другой. Я не могла противиться наплыву несвязных воспоминаний. Все они были окрашены одним цветом — черных чернил. Их сопровождали голоса, крики и вздохи, я видела себя ребенком, но не таким, каким сделали меня те или другие.

В глубине нашего большого дома была комната, настоящий амбар, где хранились запасы пшеницы, растительного масла и оливок. Комната без окон, темная и холодная, где хозяйничали мыши и царил страх. Отец однажды запер меня там. Теперь уже не помню за что. Я дрожала от ярости и холода. Воспоминание об этой неуютной комнате первым всплыло на поверхность. Чтобы избавиться от него, со своего ложа я стала взывать к отцу, матери и семи сестрам, знаками приглашая их войти, потом заперла дверь на ключ, облила ее керосином и подожгла. Эту операцию мысленно мне приходилось начинать несколько раз — из-за сырости и ветра, не дававших разгореться пламени. Огонь кружил вокруг моего семейства, не касаясь его. Испытание объединило моих сородичей, и они, не дрогнув, дожидались конца шутки.

Движением руки я отгоняла это видение и пыталась сосредоточиться на чем-нибудь другом. Все мои мечтания выглядели довольно мрачно.