Священная Терапевтика

Медленно, очень медленно — вы открываете глаза, открываете глаза. Во имя Глубочайшего и Вселюбящего Тетраграмматона — объявляю нашу целительную работу законченной. АМЕН!»

Эгрегор Братства благословляется знаком Герметического креста.

Массовый акт Священной Терапевтики завершен.

После того как сказаны последние слова формулы пробуждения, Маг закрепляет освобождение аудитории от Fatuuma рядом подтверждений. Что это такое?

Вообще подтверждением выхода (освобождения) из состояния Fatuuma считается физическая демонстрация пациентом владения некоторыми основными функциями тела, например владение конечностями и речевым аппаратом.

Поэтому оператор предлагает присутствующим сначала медленно поднять правую руку, потом — левую, затем пошевелить пальцами обеих рук, сжать их, опустить руки.

В качестве речевого подтверждения рекомендую трижды произнести Великое Имя Божие «АМЕН».

Маг призывает массового пациента закончить акт прекрасной и целительной формулой — ТЕТРАГРАММАТОНОМ АМЕН, то есть трижды повторить ее за ним. И когда стихнет последнее хоровое «АМЕН» — массовый акт Священной Терапевтики можно считать завершенным.

Далеко не весь эйдос массового лечения представлен здесь, и не изучены еще все его действительно уникальные возможности. Но те люди, которые были раньше, те, которые идут вместе с нами, и те, которые будут после нас говорили, говорят и будут говорить своими словами. А это означает творчество.

Ограничить метод строгими рамками значило бы препятствовать творчеству других. Не хотелось бы, чтобы наши опыты по вскрытию законов массового лечения и нахождению универсальных и действующих формул были кем-то восприняты как окончательные и потому строго определяющие в работе. Законы, однако, есть ориентиры, которые дают направление творчеству; и творчество должно находиться с ними в сущностном соответствии.

Часть 8. САМОСТОЯТЕЛЬНОЕ ЛЕЧЕНИЕ

Только сила, напоенная Божественной любовью, способна исцелять, ибо любовь суть квинтэссенция всякого целительного процесса

Глава I. ТРИ СИЛЫ.

Он проснулся от горя.

Пытаясь отогнать наваждение, Ахелой Кротонский стал мутно озираться вокруг. Но следом пришла боль.

Грудь медленно каменела, и там, глубоко, щемяще запульсировала жилка. Дыхание остановилось, и он в судорогах корчился на золоченом ложе. Затем что-то порвалось внутри и изо рта его потекла струйка темной крови.

Он подумал, что умирает. Очертания предметов, светильники, источавшие тусклое колеблющееся пламя, мраморные статуи — все заволакивалось мучительной багровой дымкой и отступало, а прямо под ним разверзалась холодная пустота.

— Боги Олимпа! — хрипела какая-то частица его сознания, все еще не угасшая. — Жить!

Боги безмолвствовали. Он видел себя уже повисшим над бездной, и из ее небытия долетал глумливый, беспощадный хохот. Этот смех разбудил в нем ужас, какого он никогда раньше не ведал. Знатный кротонец[303] с криком сорвался со своего пышного ложа и замер на мраморном полу.

Очнулся он от холода. Деревянные ставни, распахнутые настежь, впускали свежий утренний бриз.

Ахелой понял, что дрожит. Сморщась, он поднялся с холодных плит и, закутавшись в тогу, подошел к оконному проему. Искусно вырезанная белая решетка не препятствовала зрению, и он стоял, глядя, как восходящее светило ласкает томные волны Тарентского залива.

Легкий морской ветерок, разбудивший его от обморока, пролетая над городом и садами, подхватывал запахи, из причудливого столкновения которых возникал острый и безнадежно желанный аромат Жизни.

И Ахелой стоял, прикрыв глаза, и дышал этим ветром, дышал, не в силах насытиться; крупные слезы текли по его усталому лицу и, смывая запекшуюся на подбородке кровь, алые, падали вниз…

Асклепиады[304] не ошибались.

Прогноз болезни исполнялся с точностью до декады.

Что ж, прогноз, по крайней мере, даст ему возможность закончить дела, составить завещание.

Завещание?

Он был одинок. Никто не владел его душою, и он не владел ничьей. Это удобно. Но теперь…

Мука бессмысленности подступила к его горлу, и снова проснулся ужас небытия: предчувствие пустого и гибельного провала впереди, за которым — ничто. Его сердце противилось, разум горестно восставал и отказывался признавать эту холодную бездну в конце пути, но, не зная иного, сломленный, отступал перед НИЧЕМ.

И Ахелой бросился прочь из огромного каменного дома, от этих статуй и мраморных колонн, где даже стены говорили ему о блаженной и пустой беспечности, в которой провел он всю свою жизнь.

Он медленно брел по жарким улицам, не узнавая никого — то отрешенно смотря себе под ноги, то с удивлением оглядываясь по сторонам, словно пытаясь вспомнить что-то; что-то спасительное, важное, но оно все ускользало…