Я попытался выяснить обстановку на фронте на момент написания этих строк. Итак, армия ДНР вышла к Мариуполю, город наблюдается без оптических приборов. С трудом, но взяли поселок Широкино. По позиции «Море» в этом поселке (она упирается одним флангом в обрывистый берег Азова) за пару суток положили 1500 реактивных снарядов, и все равно при каждом новом наступлении ополчения украинская сторона огрызалась огнем. Процедуру повторили, Широкино заняли. Задача на ближайшие сутки — полностью зачистить полосу наступления и вступить в город.
Он разбит на секторы, учтен печальный опыт Первой и Второй Чеченских. Никто не собирается запускать в Мариуполь бронетехнику без пехоты.
Мой источник отвел сутки на перегруппировку наступающих и продвижение к Мариуполю от Волновахи (которую взяли в среду утром). По его словам, также идет подготовка к возможному контрудару Украины, первому за всю операцию. Так что ждем. Ждем и слушаем.
Приезд беженцев вызвал необычайное оживление в местном животном мире. Беженцы, веря в то, что уезжают ненадолго, забирали с собой котов и собачек. Местные собачонки пытаются проникнуть в ДК, познакомиться с гостями. Одну такую любопытную собачку выносят из здания лапами вперед, она очень недовольна…
К ДК подходят автобусы, которые мы сопровождаем. Первыми выходят бабушки, изломанные артритами и ревматизмами, все с палочками. Мы несем их узлы с жалкими пожитками и буквально на руках заносим бабушек в автобусы. Захожу в зал-спальню и сразу же натыкаюсь на поджатые губы пожилой женщины. Она из Павловки, выехала неделю назад. Спрашиваю, под кем было село.
— Под Украиной.
— Как жили восемь лет?
— Нормально жили! Никто нас не трогал, не обижал.
Удивительно, но через минуту я слышу совершенно другое мнение жительницы того же села. В углу зала на матрасе сидит Юля, оператор насосной станции. Говорит, что уехала, чтобы спасти детей и родителей. Семья у Юли действительно большая, все здесь. Дети лежат на кроватях с телефонами, взрослые расселись вокруг моей собеседницы, иногда подают реплики. Спрашиваю:
— Почему уехали?
— Обстреливали нас с 2014 года. Что с домом — не знаю. Мы выбирались, когда украинские военные уже палили пустые дома, гранаты взрывали, бардак устроили.
— Как вы жили с ними восемь лет?
На заднем плане муж моей собеседницы подает реплику: «По домам старались сидеть!»
Юля разворачивает эту мысль:
— Они все делились на две части. Кто с нами здоровался, тот нормальный. Если не поздоровался, ты стараешься мимо бочком проскочить. Но дома не отсидишься, надо на работу ходить.
— Как выбрались?
— Мосты уже были взорваны, украинцы взорвали, когда уходили. Мы сделали такие накидки из белых простыней и вышли к нашей армии. Мы вас очень-очень ждали и очень вам рады, — говорит мне Юлия совершенно искренне.
Никуда из этого ДК семья пока не уедет. Люди ждут, когда освободят Мариуполь, а война покатится дальше и можно будет вернуться. И больше не бояться обстрелов.
— Господи, да мы пешком домой пойдем, — говорит мне Юлия и уточняет: — Мы же забыли давно, как это — жить без войны. Придется вспоминать.
НОЧЬЮ МЕНЯ «УБИЛИ» В ОЧЕРЕДНОЙ РАЗ
Ночью меня «убили» в очередной раз. Братья-украинцы загадили Твиттер и Инстаграмм сообщениями: «Заберите труп Стешина, его уже собаки едят». Моей любимой племяннице, 12 лет, прислали персональное сообщение. Ребенку. Ребенок в ужасе начал написывать мне с раннего утра, а связи у меня тогда не было. На освобожденных территориях связь пока не работает.
Когда попал в зону приема, сразу же всем позвонил, всех успокоил. И в очередной раз подумал о тех, кому сейчас противостоит Россия и армии республик. Никто из нас никогда не стал бы писать ТАКОЕ детям даже самых отъявленных бандеровцев. Даже в голову бы такое не пришло, в этой области сокрыта граница между людьми и нелюдями. В этом сообщении тайна и причина нашего противостояния.
Все просто. Дело не в мове и вышиванке, взглядах на ЕС и НАТО. Нет. Дело в лживом письме ребенку о смерти его близкого. Это не отсутствие морали, это иная мораль, инопланетная или потусторонняя.