Священная война. Век XX

   — Нет, — и она улыбнулась, очевидно при воспоминании о том, как выкупалась сама, — никого... Только вечером с самолёта вас обстреляли на плоту. Четверых убили.

   — Моих?

   — Нет, не ваших.

   — Вы тогда так исчезли...

   — Да, я забыла вас поблагодарить.

   — Я не к тому.

   — Я знаю. Ну, всё равно, спасибо.

   — Вы когда обратно? — спросил Сабуров.

   — Придётся до вечера ждать. Я опоздала, сейчас уже светло.

   — Да, когда светло, от нас в тыл не проберёшься, это верно. Ничего, вы отдохните тут.

   — Да, я сейчас пойду отдохну, там мои санитары уже легли, они две ночи не спали, — сказала девушка, приподнимаясь.

   — Нет, куда вы, куда вы? Вы тут отдохните. Мы сейчас уйдём с лейтенантом, а вы лягте тут и отдохните.

   — А я вам не помешаю?

По тому, как это было сказано, Сабуров почувствовал, что она безумно устала и что койка, на которую она могла лечь и укрыться, представлялась ей почти чудом.

   — Нет, что вы, — успокоил он.

   — Тогда хорошо, я отдохну, — просто сказала девушка..

   — Только вы сначала покушайте.

   — Хорошо, спасибо.

   — Петя, — крикнул Сабуров, — принеси что-нибудь покушать!..

   — Так вот же, — показал, появляясь, Петя, — стоит у вас, товарищ капитан, сковородка.

   — Ах, верно... — Сабуров пододвинул сковородку девушке.

   — А вы?

   — Мы тёзке.

Сабуров отвинтил пробку лежавшей на столе немецкой фляги и вылил себе и Масленникову в снарядные головки, или, как их называли между собой, «фугасники». Они последнее время всё чаще заменяли стопки и стаканы.

   — Вы пьёте? — спросил он.

   — Когда устану, пью, — сказала она, — только половину...

Он налил ей, и она выпила вместе с ними, спокойно, не морщась, как послушный ребёнок пьёт лекарство.

   — А вы песни не поёте? — ни с того ни с сего спросил Масленников.

   — Пела когда-то под гитару.

   — А гитара, наверное, дома у кровати висит, с бантом? — не унимался Масленников.

   — С бантом, — подтвердила девушка. — Только теперь её нет... Я ведь здешняя, — добавила она.

Это слово «здешняя» было понятно всем троим в одном, определённом смысле: раз здешняя, значит, всё сгорело и ничего больше нет...

   — Ну, не перестали ещё бояться? Помните наш разговор?

   — А я никогда не перестану. Я ведь вам сказала, почему я боюсь, так отчего же я могу перестать? Я не перестану... Я думала, что уже вас не встречу, — помолчав, добавила она.

   — А я, наоборот, — сказал Сабуров, — был уверен, что вас встречу когда-нибудь.

   — Почему?

   — Я замечал, как-то так выходит, что на войне редко встречаешься с людьми по одному разу. Вы где жили, далеко отсюда?

   — Нет, не далеко. Если по этой улице идти направо, то третий квартал...

   — Значит, теперь уже у немцев?

   — Да.

   — Аня, Аня... — вдруг припоминая, произнёс Сабуров. — А вы знаете, Аня, я вас сейчас, может быть, совсем удивлю. А впрочем, не знаю, может быть, и нет.

Он ещё не был уверен, удивит ли её в самом деле, но ему почему-то показалось, что если случилось одно совпадение и именно эта девушка, которую он вытащил из воды, вывозит теперь от него раненых, то почему бы не случиться и другому совпадению.

   — Чем удивите?

   — Ваша фамилия Клименко? — спросил Сабуров.

   — Да.

   — Наверное, удивлю и даже обрадую. Я видел вашу мать.

   — Маму? Где?

   — На том берегу, в Эльтоне, — сказал Сабуров. — И отец ваш где-то здесь в городе, да?

   — Да, — ответила Аня.

   — Я видел вашу мать в Эльтоне девять дней назад, как раз в то утро, когда мы вместе с вами Волгу переплывали. Только тогда я не знал вашего имени и потому не сказал.

   — Что она, что с ней? — торопливо спросила Аня.

   — Ничего, она пришла пешком в Эльтон, и я с ней разговаривал. Она сказала, что её разлучила с вами бомбёжка.

   — Да, она была дома, а я нет. Как она?

   — Хорошо, — солгал Сабуров. — Дошла до Эльтона.

   — Где вы её видели? Как узнать, где она?

   — Не знаю. Я её видел в Эльтоне, просто на улице. По-моему, она в тот день только что пришла туда.

   — Ну, какая она, какая? — расспрашивала Аня. — Очень замученная?

   — Немножко...

   — Главное, что живая.

   — Вот и она мне о вас что-то вроде этого сказала: «Главное, чтобы живая», — улыбнулся Сабуров.

   — Это в самом деле сейчас главное.

Девушка положила руки на стол и опустила на них голову. Ей хотелось ещё и ещё расспрашивать Сабурова о матери, но что ещё мог добавить он, видевший мать каких-нибудь две минуты.

   — Вы ложитесь, — предложил Сабуров. — Ложитесь на мой диван. Я сейчас ухожу и до вечера не буду. Я вас разбужу, когда вам надо будет идти.

   — Я сама проснусь, — уверенно сказала она, потом, подойдя к дивану, села на него и, по-детски раскачавшись на пружинах, с удивлением заметила: — Ой, мягко, я давно на таком не спала.

   — У нас тут ещё не то будет, — сказал Масленников. — Я ещё два кожаных кресла приглядел среди развалин, немножко починить, и будет как в салон-вагоне.

   — А гитары среди ваших развалин нет?

   — Пет.

   — Жаль. А бы вам сыграла.

   — Ничего, вы же к нам не последний раз...

   — Наверное, не последний...

   — Так я ещё найду гитару. Разрешите идти в первую роту? — сказал Масленников, старательно, более чем обычно, вытягиваясь перед Сабуровым.

   — Идите. Я тоже скоро к вам приду.

Масленников вышел.

   — Он кто у вас? — спросила девушка.

   — Начальник штаба.

   — Он у вас тоже хороший.

   — Почему тоже?