Священник Глеб Якунин. Нелегкий путь правдоискателя

Он всегда помнил слова своего духовника, священника Николая Голубцова, что российская интеллигенция – наиболее обездоленная в духовном плане часть общества, но в то же время и преисполненная всевозможных претензий. Сергей Аверинцев уже после гибели отца Александра метко назвал его «миссионером для племени интеллигентов». Советская интеллигенция – еще недостаточно исследованный общественный феномен. Причем интеллигенция 60-80-х годов – очень яркое и неоднозначное явление. Употребленный Аверинцевым термин «племя» отсылает нас с одной стороны к доисторическим временам и нравам, с другой, свидетельствует о глубинном родстве интеллигентов с российскими интеллигентами XIX века. После гибели отца Александра в августе 1991 года произошла попытка государственного переворота, окончившаяся провалом. Была создана парламентская комиссия, которая расследовала обстоятельства неудавшегося переворота. В ее состав вошел и священник Глеб Якунин. В его руки попало много документов как из архивов ЦК КПСС, так и из «церковного» отдела КГБ. Тогда стала известна кличка, которую в КГБ присвоили отцу Александру, – «миссионер». Сотрудники органов вкладывали в это понятие гораздо более широкий смысл, нежели Аверинцев. Отец Александр считал, что миссионерство – апостольское призвание каждого христианина.

Выдающийся русский мыслитель Георгий Федотов писал: «Сознание интеллигенции ощущает себя почти, как некий орден, хотя и не знающий внешних форм, но имеющий свой исписанный кодекс – чести, нравственности, – свое призвание, свои обеты. Нечто вроде средневекового рыцарства, тоже не сводимого к классовой, феодально-военной группе, хотя и связанное с ней, как интеллигенция связана с классом работников умственного труда… У всех этих людей есть идеал, которому они служат и которому стремятся подчинить всю жизнь: идеал достаточно широкий, включающий и личную этику и общественное поведение; идеал, практически заменяющий религию (у Чаадаева и некоторых других, впрочем, связанный с положительной религией), но по происхождению отличный от нее. Идеал коренится в «идее», в теоретическом мировоззрении, построенном рассудочно и властно прилагаемом к жизни, как ее норма и канон. Эта «идея» не вырастает из самой жизни, из нее иррациональных глубин, как высшее ее рациональное выражение. Она как бы спускается с неба, рождаясь из головы Зевса, во всеоружии, с копьем, направленным против чудовищ, порождаемых матерью-землей. Афина против Геи… В этом мифе (отрывок гигантомахии) – смысл русской трагедии, т.е. трагедии русской интеллигенции. Говоря простым языком, русская интеллигенция «идейна» и «беспочвенна»…»²³

Система ценностей, которые были сформированы в конце 60-х годов в СССР среди лучшей части интеллигенции, была родственна сознанию российских интеллигентов XIX века, хотя многим отличалась – сказались страшные годы коммунистического авторитаризма. Но соединяющей нитью оставалась русская культура, и она позволяла безошибочно распознавать духовное родство в любой обстановке и среде. Приход отца Александра состоял не только из интеллигентов, хотя именно они составляли его стержень. Было бы странным полагать, что он уделял больше времени (как их называли в приходе) «москвичам» в ущерб местным старушкам. Он никогда не отказывался освятить дом или причастить на дому болящую прихожанку. Причем никогда не упоминал о вознаграждении. Более того, если видел, что люди живут бедно, всегда старался помочь деньгами, продуктами или вещами. Делал это по-евангельски – незаметно. Большинство прихожан из местных относились к нему с любовью и уважением.

Отец Александр вспоминал, что переход из Тарасовки стал неким водоразделом в его жизни: «Перешел я в Новую Деревню и уже целиком занялся работой: перестал бывать всюду, перестал ездить в Москву, стали гаснуть и обрываться все связи. Многие уехали – тут началась так называемая «алия»²⁴. Уехал Меерсон²⁵. Я не хотел, чтобы он уезжал, но у него сложилась такая личная ситуация, что он уехал. Уехал Глазов²⁶, уехали многие. А были хорошие дни, когда собирались все у Гриши Турчинова²⁷ (который тоже уехал), и он показывал свой кукольный спектакль с какой-то подоплекой… Мы с Померанцем²⁸ рассуждали о метафизике, триединстве по отношению к разным мистическим системам… Все это ушло в прошлое: ночные путешествия по Беляеву-Богородскому²⁹, по Ленинскому проспекту, и апостольские рейды по Москве, в которых меня иногда сопровождал Желудков. Все это ушло в прошлое, потому что я понял, что это ничего особенно не дает, кроме усталости, а людей, которых нужно, Бог Сам пошлет – тем более, что людей становилось все больше»³⁰.