Священное опьянение. Языческие таинства Хмеля

Не адаптированная под «массовое восприятие» русская сказка, известная по целому ряду сборников и переданная А.Н. Афанасьевым, вторит былине почти слово в слово: «И говорят ему калики перехожие: сходи-ка за пивом, да напой нас! И взял Илья братину великую, пошел в подвалы глубокие, наливал братину пивом крепким и подносил каликам перехожим. – Выпей-ка сам! – в ответ молвят калики перехожие. Хватил Илья братину зараз – только и видели пиво! И взял Илья братину больше прежнего, пошел в подвалы глубокие, опускался ниже того, наливал братину пивом крепким пуще того…» и далее по тексту (Афанасьев, 1995, т. 1, с. 154). Даже если замена в части сюжетов подвалов на колодезь не есть плод позднейшей переработки, «оприличивания» сказки (былины), суть повествования, его скрытое содержание от того едва ли изменятся. Мы имеем дело с образным (закодированным?) описанием посвятительного действа, вернее даже, с переложением некоего древнего мифа, который стал объяснением последовательности инициатических действий. По крайней мере, это толкование напрашивается.

Надо признать, что далеко не во всех записях былин о чудесном исцелении Ильи Муромца непременно присутствует пиво или иной хмельной напиток. Иногда Илье достаточно подать нищему милостыньку или самому принять кусок ковриги. В таких случаях он либо сам тут же встает, либо ему мажут ноги ковригой. Иногда все же поят, но водой, а чаще отправляют принести воды самого Илью.

Осмелимся все же предположить, что в наиболее древнем варианте сказания присутствовал именно хмельной напиток, то естьнапиток жизни и смерти или его мифологический прототип:

Приходили калики перехожие,
Они крест кладут по-писаному,
Поклон ведут по-ученому,
Наливают чарочку питьица медвяного,
Подносят-то Илье Муромцу.
Как выпил-то чару питьица медвяного,
Богатырско его сердце разгорелося,
Его белое тело распотелося.
Воспроговорят калики таковы слова:
«Что чувствуешь в себе, Илья?»
Бил челом Илья, калик поздравствовал:
«Слышу в себе силушку великую».

(Исцеление Ильи Муромца,
1988, с. 104–107).

Илье дают пить сразу или поят в обмен на совершение им неких предварительных усилий, как бы испытывая, проверяя крепость желания исцелиться:

Да однежжа-однежжа как в жаркой день
А приходит под окошко где старой человек:
«А стань-ко, стань, да доброй молодець;
Ты подай-ко, подай да мне напитисе».
Говорыл где Илеюшка Муромець:
«Не могу я где встать дак и подвинуцьсе». —
«А стань-ко ты, стань, дак доброй молодець!»

И стал он ставать дак понатужылсэ;
А взял он где цяшецьку медную,
Наливает где квасу холодного,
А подает он где чяшу квасу старому.
А напилсэ старой, благодарствует:
«А напоил ты меня квасом холодныем;
А на-ко ты, выпей из моей бутылоцьки!»
А выпил Илеюшка из бутылочьки, —
А силушки у Илеюшки фтрое прыбыло:
Стал он ходить – дак не шатаицьсе,
Ище за углы он не запинаицьсе,
А пнет он о угол – да вот и угол прочь.

(Исцеление и первая поездка
Ильи Муромца, 2003, с. 471–476).

В прозаической записи часть древних мотивов, например, спуск Ильи за хмельным в подвалы (то есть в Нижний мир), остается, тогда как другая их часть претерпевает изменение. Так, вместо хмельного меда может называться вино, но все равно хмельной напиток он получает снизу, куда раньше, до прихода посредников-калик, не имел доступа:

«Говорят эти калики убогие: «Спустись-ко ты в ренские погреба глубокие, налей цяру зелена вина и принеси к нам сюда». Вот он спускался и вино им поднял, не велику цяру, не малую – ровнехонько полтора ведра. И калики и говорят: «Ну-ка, выпей, Илья Муромец, эту цярочку в полтора ведра на единый дух». Вот он и эту цярочку выпил на единый дух и не прикорчился. Вот он и подвыпил. А калики его и спросили: «Много ли чуствуешь силушки?» А он и ответил: «Во мне силушки много-множество». – «А ну-ко ещо, старой Илья Муромец, спустись в ренские погреба, подними цяру зелена вина, не малу, не велику, а в два ведра ровнехонько».