Священное опьянение. Языческие таинства Хмеля

Двойственность напитка прослеживается и в его связи с божествами верхнего и нижнего миров. Жидкость наделяет силой громовника и позволяет ему одолеть врагов (Атхарваведа VI. 2. К Индре), пьянит и веселит грозного бога, отвлекая от мрачных дум. Надо признать, что при чтении многочисленных гимнов складывается впечатление, будто Индру поят нарочно, призывают опьянеть, что в подпитии он полезней для мира (или безопасней?). Например:

О Индра, приди! Опьяняйся напитком
Все дни приношения сомы,
Великий, превосходящий (всех) силой!
Напустите же его на выжатого (сому)

(Лейте) пьянящего опьяняющемуся Индре,
Действенного – деятельному во всем!
Опьяняйся, о прекрасногубый, пьянящими
Восхвалениями, о принадлежащий всем народам,
На этих выжиманиях (сомы)!

(Ригведа I. 9).

Так пей же, пей сому, о Индра-герой!
Да опьянят тебя пьянящие (соки)
выжатого (сомы)!
Наполняя тебе обе стороны живота,
да усилят они тебя!
Выжатый таким образом,
наполняющий (сок сомы) всегда помогал Индре.

(Ригведа II, 11. «К Индре»).

Божественным напитком из молока козы Амалфеи (уж не «двойника» ли скандинавской козы, которую доят в жбан для спаивания эйнхериев?) выкармливают нимфы громовержца Зевса. (Молоко той же козы пьет и Пан, во многом сопоставимый с Велесом.) Они молочные братья. Когда же Зевс воцарился, то вознес Амалфею на небо в виде созвездия Козерога. Он взял один из ее рогов, напоминавший по форме коровий. Этот рог и превратился в знаменитый Рог изобилия[68] (Гесиод. Теогония 477– 487; Гигин. Поэтическая астрономия 11.13; Арат. Небесные явления 156–163). Личным кравчим Зевса, а затем и богов, стал Ганимед, разливающий в чаши олимпийцев нектар (амброзию они, как было отмечено выше, изначально все же едят).

По словам Снорри Стурлуссона, весьма горазд выпить и Аса-Тор. В гостях у Утгарда-Локи он заявляет, что не прочь помериться с кем-нибудь силами по части пития. Великаны подсовывают Тору заколдованный рог с хмельным, который никак не может опустеть. В конце концов великан раскрывает Тору секрет:

«Когда ты пил из рога, казалось тебе, что ничего не получается. Но на самом деле чудо тогда свершилось, которое я никогда не счел бы возможным: ведь другой конец того рога был в море, а ты и не заметил. Выйдя к морю, ты теперь увидишь, сколько ты выпил в нем воды. Теперь это зовется отливом» (Младшая Эдда).

И здесь следует еще раз обратить внимание читателя на своеобразные «преобразования симметрии» напитка жизни и смерти, его инвариантность. Ведь Тор в сагах, конечно, не слишком блещет интеллектом, но и не настолько глуп, чтобы спутать хмельной великанский мед с соленой морской водой – кровью Имира!

Боги создали землю из Имира тела,
Шумящее море из крови его;
Из волос его лес, из костей его горы,
Из черепа – неба лучистую твердь.

(Речи Гримнира, 40;
пер. С. Свириденко).

Веками спустя эти старинные воззрения о родстве крови и океанской влаги перекочевали в оперу Н.А. Римского-Корсакова «Садко», в «Арию Варяжского гостя»: «От скал тех каменных у нас, варягов, кости, от той волны морской в нас кровь-руда пошла…»

Автор либретто подразумевал бродячий сюжет, сохраненный и русской традицией: в ряде списков стиха «Голубиной книги» (хотя и не во всех) на вопрос: «От чего кровь-руда наша?» – дается такое толкование: «Кровь-руда наша от черна моря».

«Плоть ее – суша, кости – ряды сгромоздившихся скал… связки – туфы; кровь ее – водные жилы; заключенное в сердце кровяное озеро – Океан; дыхание, приток и отток крови при биении пульса есть то же, что у Земли прилив и отлив моря, а теплота мировой души – огонь, разлитый в Земле», – писал уже Леонардо да Винчи о планете, повторяя по сути дела исконные воззрения многих культур о подобии мира и человеческого тела.

То есть морская вода – от крови Первосущества, а кровь людей – от воды морской. В жилах Земли и человека течет один и тот же напиток жизни и смерти. Все родственно всему.