Священное ремесло. Философские портреты

Шокируя ученый мир, я должен признаться, что перешагнув через Ленина, философская эта система достигла своего совершенства только в сталинской модели творения. Сталин был своего рода живым фетишем идеократического посредника, обезьяной того Духа, благодаря которому все смыслы, все личности, все предметы и факты могли называться племянниками одного дяди и получали право существовать. (Заметим, как только не стало живого, напитанного кровью идола, идеократический режим стал медленно, но с почти биологической фатальностью распадаться). В этом образе все существующее, все освоенное познанием собиралось в некое трансцендентное единство. Единство обладало телом, было историческим персонажем, обитало лишь отчасти в Кремле, но большей частью в тысяче своих бюстов и повсюду – в людских головах. Оно называлось иногда «Лениным сегодня» (Барбюс), хотя могло вполне носить и титул «Гегеля эпохи построения социализма в отдельно взятой стране». Ибо лишь несколько десятилетий назад все виды отвлеченного познания, любые науки – математика, химия, почвоведение… – должны были получать санкцию на само бытие свое от худосочной брошюрки Марксизм и вопросы языкознания, где за подписью И.Сталин можно было угадать последнее превращение абсолютного, себя самого перехитрившего Духа, наконец овладевшего всей реальностью и приведшего ее в окончательную систему.

Назовем это пародией, карнавалом? Нет, дело гораздо серьезнее и несмешнее. Ленин, опять-таки гениально угадав духовный посыл грандиозной системы Гегеля (неважно при этом, что он в нем понял да и читал ли вообще), извлек из нее особую религию, в которой должен был действовать Верховный Жрец, выступавший от имени Демиурга, творца действительности. Мир/История познается/ устрояется Мировым Духом, действующим через свою Касту/Орудие, с которым себя отождествляет. Оставим в стороне все марксистские маски, материалистические псевдонимы и строгие, серые облачения. Карнавальное действо выразило тайну первоначального замысла, что, видоизменяясь внешне, сохранил свою солипсистскую суть. Мы видим то, что заложено в наши глаза. Мы мыслим так, как мыслит в нас мироздание. «Марксизм образует систему координат, – писал когда-то ревностный и последовательный борец за него Роже Гароди, – которая только одна позволяет рассматривать и определять мышление в какой угодно сфере, от политической экономии до физики, от истории до морали»[257]. Именно так, блестяще угадано и увидено! И какой же холодный, чисто гегелевский восторг должен был охватывать служителя этой наукорелигии, устанавливающей свою предустановленную гармонию, в которой все «вещи мира» движутся в согласии с нашим взглядом на мир! И этот взгляд – мой! Моей партии, моей страны, в недалеком будущем всего человечества![258] И таковым – всепроникающим-знанием/ насилием – марксизм оставался до последнего дня жизни, хотя и все с меньшей уверенностью в себе.

Уже Ленин успел заглянуть в неисчерпаемость электрона, и, оставаясь в той же системе координат, было легко узнать, как повлияла колониальная политика на систему общественного кредита или что на самом деле хотел сказать Вагнер своими операми, Шиллер – своей поэзией, Гегель – объективным идеализмом, а Достоевский – человеком из подполья. Все на свете состояло из тех же ленинских проницаемых электронов, и марксистская, а по сути, крипто-гегелевская, система координат совпадала с границами космоса и разгадывала секрет всякой затерявшейся в нем души. В эти границы предполагалось заключить все имеющееся пространство и время, охваченное единым законом, от коего не убежит ни одна трепещущая клетка, не уклонится на чужую орбиту ни одна звезда. Свет, падавший из кремлевского окошка, освещал творение вплоть до самых тайных его уголков. Последние вещи, укрывшиеся в-себе, как и люди, где-то в себе спрятавшиеся, выявлялись и отправлялись в изгнание как «враги народа». Они лишались идейного, а затем и физического бытия, их отсылали в царство теней, на иную половину действительности. Туда, где никогда не восходит солнце Духа и отдыхают диалектические Законы.

Сознание-подполье и действительность-геенна

Однако в этом смешении идеологического субъекта со всеми своими подданными-двойниками, тождество не бывает полным. Так начинается раздвоение действительности, которое с самого начала обрекает на поражение это мироздание, выросшее из фантома. Ему при всех усилиях познания и полиции никогда не удается слиться со всей подвластной ему реальностью, т. е. познать и освоить ее, и он ее, неосвоенную сущность «вещей-в-себе», энергично выталкивает. В государстве, пронизывающем все и вся своими словами и лозунгами, есть действительность, обязательная к употреблению, и есть действительность, предназначенная на выброс, на вытеснение в ничто.