Священные чудовища

На первый поезд она не успела, так что в Луге была часов в одиннадцать. С вокзала нужно было ехать на маршрутке, но Инга пошла пешком, чтобы, как она себе сказала, посмотреть, что стало с городом. На самом деле чтобы оттянуть встречу с родным домом, который после убийства сестры перестал быть родным.

Город, конечно, изменился – больше стало магазинов и кафе, улицы шире и аккуратнее, но Ингу это не слишком интересовало.

Вот их улица, она пуста – будний день, время полдвенадцатого, кто на работе, кто в школе. Она приблизилась к своему дому и встала у калитки, не в силах войти во двор.

Участок безобразно зарос, кусты и мелкие деревца подходили уже к самому крыльцу. Однако опавшие листья были аккуратно собраны в кучу. Калитка покосилась, но замок открылся без труда, видно, был смазан. Все ясно – тетя Соня, соседка, исправно несет службу. Инга посылала ей иногда какие-то деньги, да тетя Соня и так бы старалась, она всегда к ним хорошо относилась. Первое время Линка даже ночевала у нее, когда Инга на работе задерживалась.

– Инга! – послышался знакомый голос. Это тетя Соня торопилась к своей калитке. – А я тебя из окна увидела, – запыхавшись, говорила она, – думаю, ты или не ты. Что ж не позвонила-то?

– Вот приехала. – Инга вздохнула, не решаясь войти на участок.

– Вишь, как дед-то мой в прошлом году помер, так и деревца порубить некому, – пригорюнилась тетя Соня, – со своим огородом едва управляюсь.

– Ничего.

– Знаешь что, пойдем ко мне, а? Чайку попьем, ты с дороги в себя придешь, а потом уж туда, – тараторила тетя Соня и тянула Ингу к своему дому.

Инга малодушно согласилась.

Кроме чая тетя Соня налила в рюмки свою смородиновую наливку. Инга хотела отказаться – ей нельзя алкоголь, Дзюба предупреждал, но вспомнила, что таблетки она теперь не пьет, они пропали. Надо бы съездить к Дзюбе, да все некогда. И привычный черный ужас не накатил как всегда. Страшно входить в дом – это правда, но она себя преодолеет, найдет силы.

– Помянем Линку, сестру твою невинно убиенную, – сказала тетя Соня. – Уж восемь лет прошло, а я все ее вспоминаю. Ведь выросли вы у меня на глазах. Помню, как мама твоя Линку у меня оставляла, если нужно в магазин или еще куда.

– Вы нам всегда помогали, – сказала Инга, что было правдой.

– Вот уж досталось тебе в жизни – и родителей потеряла, и сестру, – продолжала тетя Соня. – И ей, девочке нашей, страшная судьба выпала. Казалось бы, все устроилось, замуж вышла, жить бы да жить, ан нет.

Что-то такое было в голосе соседки, что Инга посмотрела на нее вопросительно.

– Что уж теперь, – тетя Соня отвела глаза, – дело прошлое, только жили они мужем неважно. Нехороший у него был характер, тяжелый. Как разозлится – так орать начинает, мне через двор все слыхать.

Характер у Ивана и правда был грубоватый, но, насколько помнила Инга, к сестре он относился хорошо, любил ее.

– Разве они ссорились? – Она взглянула на соседку. – Я не замечала.

– Тебя-то дома не было часто, а как ты за порог – так он орать. Особенно последние два месяца. Ревновал он ее сильно, вот что я тебе скажу. – Тетя Соня понизила голос.

– Ревновал? Да что вы, никого у нее не было, я бы знала. Да и вообще, Линка не из таких, они же всего года полтора прожили, она к мужу привязана была.

– А я и не говорю, что кто-то был. – Старуха поджала губы. – Но вот как устроилась она в Дом культуры…

Это верно, Иван сам настоял, чтобы Линка ушла из магазина. Нечего тебе, сказал, по двенадцать часов горбатиться, ищи работу полегче. Она и устроилась в Дом культуры администратором. Работа непыльная, материальной ответственности никакой, а денег, Иван сказал, хватит, он заработает.

– Там этот Борис Викентьевич, – бубнила старуха, – который у детей хор вел, очень ею заинтересовался. Потому что у нее голос.

Все верно, Линка пела. Пела с детства как колокольчик, папа звал ее «моя канарейка». И в садике, и в школе на всех праздниках пела. Хотели отдать ее в музыкальную школу, да Линка заупрямилась – играть ни на каком инструменте не хотела, а петь, говорила, я и так умею. Мама тогда отступилась.

– Он, Борис Викентьевич, ансамбль организовал женский. Очень Лину туда звал, она и сходила пару раз на спевки. Он прямо пристал к ней как смола: голос, говорит, у вас потрясающий, вам бы учиться нужно. Она смеется – куда мне. Но согласилась в ансамбль записаться. Репетиции поздно заканчиваются, пару раз проводил он ее до дома. Но в дом она его не пустила, это я тебе точно говорю. Не было у них ничего серьезного, он, Борис-то этот, росту невысокого, хлипкий такой, вид, в общем, неказистый… Фамилия и то какая-то несерьезная – Кочетков. Видит бог, не от меня муженек Линочкин узнал об этих провожаниях, доброхотов-то хватает. И началось у них…

Инга вспомнила, что в последние два месяца сестра стала нервной, взвинченной, похудела. Но ей не призналась ни в чем.