Служба в тяжелой кавалерии требовала безумно дорогого вооружения и коня особой породы, тоже весьма недешевого. Особая манера ведения боя требовала длительных тренировок, начинать которые лучше всего с раннего детства. Эти обстоятельства способствовали превращению тяжелой кавалерии в аристократическую элиту. Самый мелкий вождь франков и без того имел самоощущение абсолютного монарха, ибо не знал над собой ни какой власти, потому что её в общем-то и не было. И всё-таки в бою разница между пешим вождем и его пешими подданными была не столь уж велика. А если вождь на коне в безумно дорогих доспехах, которые никто из подданных не может себе позволить, а даже если бы кто-то из подданных и спер доспехи, он всё равно не может в них воевать, разница между вождем и подданными многократно возрастает, и представление вождя о собственном достоинстве возрастает пропорционально. Он, может быть, и правит всего парой-тройкой деревень, но все крестьяне этих деревень, собравшись вместе, не смогут одолеть в бою его одного.
Самая низовая, мелкая аристократия ещё больше суверенизируется, начинает чувствовать свою отдельность, обособленность, начинает воспринимать себя, как людей другого качества. Если у римлян слово «милес» означало просто солдата, теперь оно означает уникального воина – всадника. Но это по-прежнему ещё не рыцарство.
Когда чуть ли не каждый сотый человек в стране имеет самоощущение монарха, государству очень трудно появиться – идет обратный процесс. Территория дробится на всё более и более мелкие сеньории. Единственным реальным центром власти становится замок, а в нем отряд вооруженных людей. Количество замков резко возрастает, потому что реально можно осуществлять власть лишь над окрестностями замка. Личность рыцаря суверенизируется ещё больше. Он и так уже – крепость на коне, благодаря своим доспехам, а теперь вокруг его личности возникает второй кокон – крепкие стены замка. Теперь полноценный рыцарь – это шателен («шатель» – замок).
Е. Ефимова пишет: «Рыцарский замок – это особый мирок, который живет на своей скале совершенно обособленной жизнью, почти не общаясь с другими такими же мирками. Один-два раза в год наезжают сюда вассалы и гости, а остальное время обитатели замка проводят в затворничестве. Поездка в гости представляет целый военный поход, так как дороги опасны, непроходимы и кишат разбойниками. При такой затруднительности сношений между различными местностями и почти при полном отсутствии торговли, всё изготовляется дома, руками своих мастеров, которые жили в замке. Крестьяне обрабатывали поля и платили оброк».
В таких условиях постепенно формировалась средневековая аристократия. Она не просто не похожа на римскую аристократию, в её основе лежит принцип диаметрально противоположный римскому. В Риме даже сенатор из древнего рода – не более, чем винтик государственной машины, сам по себе он – никто. Перестав быть частью государственной машины, он теряет всю свою силу и всё своё достоинство, даже если сохраняет огромные богатства. В Средние века даже самый мелкопоместный рыцарь – это суверенный правитель, осуществляющий на своей территории высшую власть. В Римском мире вообще нет фигуры, равной по достоинству рыцарю. Рыцарь выше даже римского императора, потому что императорская власть черпала силу в совокупной силе всей империи, а власть рыцаря в замке на скале черпала силу только в самой себе. Император не может существовать без империи, а власть рыцаря не претерпит вообще никакого ущерба, даже если провалится под землю весь мир в радиусе пяти миль от его замка. Такого феномена в истории Европы не существовало ни «до», ни «после».
Менталитет формируется очень медленно. Века уходят на то, чтобы определенные условия сформировали определенный психотип. И вот примерно к XI веку процесс формирования рыцарской ментальности был почти завершен. В этой ментальности всё взаимообусловлено, и всё уходит корнями в глубь веков. И рыцарская этика, тот «кодекс чести», о котором так много говорят – это производная от рыцарской ментальности, о которой не говорят вообще ни чего.