«Священные войны» Византии

Совсем не случайно св. Маврикия относят к числу наиболее выдающихся Римских императоров, правление которого ознаменовало переход от старого позднеримского государства к новому византийскому периоду Империи. Вынужденное оставление василевсом некоторых западных провинций вовсе не означало оставление принципиальных интересов Константинополя в Италии. Напротив, посредством организации экзархатов в Равенне и Карфагене, ставших форпостами византинизма на Западе, были консолидированы все силы, способные дать отпор германцам. Скажем также, что именно экзархаты стали прообразом будущей знаменитой фемной системы, спасительной для Византии[529].

Задолго до воцарения св. Маврикия случались видения, свидетельствующие о том, что этому человеку выпал высший жребий. Так, однажды ночью, когда будущий царь воскурял фимиам в святилище церкви Пресвятой Богородицы в Антиохии, завеса, отделявшая алтарь от остального храма, предстала перед ним как бы охваченная пламенем. Находившийся рядом Антиохийский патриарх Григорий (570—593) сказал, что это – божественное знамение и что оно свидетельствует о чем-то величественном и выдающемся.

В другой раз ему наяву явился Спаситель, потребовавший от него защиты Церкви. Отец св. Маврикия вспоминал, что в пору зачатия сына он видел во сне огромную виноградную лозу, выросшую из его ложа, с которой свешивалось множество гроздьев. А мать утверждала, что при рождении св. Маврикия земля источала невиданное благоухание. Благовествовал св. Маврикию и св. Симеон Столпник Младший Дивногорец (память 24 мая)[530].

И жизнь святого царя свидетельствует о том, что он в действительности являлся любимцем Бога. Вот как описывает императора один из древних летописцев: «Только ради одного Маврикия богочестие и счастье вступили в такой тесный союз друг с другом, что богочестие тормозило колесо Фортуны и не позволяло ему опуститься вниз. Впрочем, он уже был готов облечь пурпуром и венцом не только свое тело, но и душу. Ведь он единственный из недавних царей стал царствовать над самим собой и, будучи подлинным самодержцем, изгнал из души своей охлократию страстей, утвердив в своих мыслях аристократию; он являл собой живую картину добродетели, уча подданных подражать ему. Я рассказал это не ради лести, – продолжает повествователь, – разве с таким намерением это было сказано? Ведь он не знает о том, что я написал. Однако в истинности этого убеждают и то, что было даровано ему от Бога, и самые происшедшие с ним события, которые мы также единодушно должны приписать Богу»[531].

В довершение всему царь строго придерживался православного обряда и являлся безусловным приверженцем Халкидона. За время своего 20‑летнего правления он достроил храм в честь 40 мучеников, начатый еще при императоре Тиверии. А в городе Тарсе соорудил храм в честь Святого апостола Павла. Другие родственники царя также активно выделяли средства для строительства церквей и монастырей[532]. Царя вообще отличала строгая бережливость в средствах, не всегда, впрочем, распространявшаяся на его ближних родственников. После воцарения св. Маврикия на них щедро полил золотой дождь из запасов, собранных еще бережливым императором Юстином II.

Первым делом император вызвал в столицу своего отца Павла, мать, родного брата Петра и обеих сестер – Гордию и Феоктисту. Отец и брат получили сан патрициев, причем отец стал первым членом сената. Не оказался обделенным и брат: ему было даровано все имущество Марцелла, брата императора Юстина II, равное состоянию целого царства. Зять императора Филиппик занял пост комита экскувитов и получил в собственность великолепный дворец.

Вдовая сестра царя Феоктиста также получила дворец, принадлежавший некогда префекту претория, служившему при императоре св. Юстиниане Великом. Двоюродный брат императора св. Маврикия Домициан, бывший епископом города Мелитены в Армении, также стал влиятельным лицом при дворе, и его советы по делам вероисповедания царь считал самыми дельными[533]. Степень влияния епископа характеризует его смерть. Когда Домициан умер, его погребли в храме Святых Апостолов, где покоились царственные персоны, отпевал его сам патриарх в присутствии всех членов сената[534].

Родной город императора также получил щедрое вспомоществование из государственной казны. Император направил на родину художников и архитекторов, богато украсил главный храм города, заказал множество золотых и серебряных сосудов и устроил киворий с драгоценными шелковыми покрывалами, аналогичные тем, какие находились в храме Св. Софии в Константинополе. Были заново отстроены и стены города. И хотя на следующий же год землетрясение буквально стерло Арасвисс с лица земли, царь удвоил субсидии и все восстановил вновь[535].