– Да мы в Москву, в командировку. Оборудование новое будем забирать для нашей конторы. Машины счетные, электронные. А еще нам должны курс прочитать, чтобы мы учили, как работать на них правильно, на этих машинах.
Через полчаса, когда автопоезд вышел из Свердловска и стало ясно, что снимать их с поезда никто не будет, Ромка ощутил, как начинает потихоньку отпускать напряжение. До этого и он сам, и Настя были на взводе, но теперь чувствовали, что становится легче. Много легче. Постепенно пропадал изматывающий страх, что догонят, что потащат обратно. И стала появляться уверенность: всё получится. Получилось же сбежать из детского дома? Получилось. Оторвались от этих сержантов, которые не сержанты? Оторвались. В поезд (о чудо!) сели? Сели. Едем? Едем!
– Настюх, а ведь мы сумели, – почти неслышно сказал Ромка. Настя радостно кивнула в ответ. Они вышли осмотреться, и сейчас стояли в коридоре нижнего яруса, неподалеку от своего купе. Легкий ветер врывался в приоткрытое окно, трепал белую застиранную занавеску; у Насти из аккуратного хвостика выбилась непослушная кудрявая прядка, и ею тоже играл ветер, и в этот момент Ромка вдруг почувствовал какой-то новый, совершенно невозможный восторг. Он, неожиданно для себя, сделал шаг вперед, и чмокнул Настю в щеку.
– Ты чего? – опешила та.
– Да ничего. Просто ты у меня молодец. Ты такая молодец, что… что… Настька, я тебя люблю!
– Дурак ты, – беззлобно ответила та и улыбнулась. – Ну кто так в любви признается?
– Я, – честно ответил Ромка. – А что не так? Как надо?
– Чтобы романтика, и… я не знаю, – она хихикнула.
– Чем тебе тут не романтика? – удивился Ромка. – Смотри, как красиво!
– Ну вообще да, красиво, – согласилась Настя. Повернулась к окну, выглянула. – Небо какое…
– И ты очень красивая, – решительно сообщил Ромка.
– Слушай, пойдем, прогуляемся, посмотрим, что тут и как? – предложила Настя.
– Пойдем, – согласился Ромка.
Через час они уже более или менее освоились в автопоезде. Устроен он оказался следующим образом: спереди и сзади шли БЛЗ-буксировщики, между ними располагались шесть двухэтажных пассажирских прицепов. Билеты им достались в первом, во втором находился на нижнем ярусе ресторан, а в последнем – грузовое отделение, для багажа и почты. Автопоезд был старым, сильно потрепанным, однако (тут и Настя, и Ромка были единодушны во мнении) он оказался каким-то очень уютным. Чуть позже Настя призналась, что ей нравится всё, «ну вот совсем всё». И мягкая полка, обтянутая потрескавшейся, некогда лаковой бордовой кожей, и лампочка над этой полкой в продолговатом литом плафоне, с латунной кнопочкой включателя, и деревянный, отполированный тысячами локтей столик, и даже потрепанная ковровая дорожка в коридоре их яруса.
– Он какой-то… настоящий, что ли, – Настя пожала плечами. – Не знаю, как это объяснить, но я словно помню этот поезд, Ром.
– Да ладно.
– Не ладно. Помню, что я была уже взрослой, но еще молодой, и ехала… куда-то ехала, не знаю. Может быть, на юг? И на мне было платье, такое, знаешь, с тонкой талией, зеленое, и…
– Фантазия у тебя богатая, – поддел её Ромка. – Никуда ты не ехала.
– Ехала, – упрямо возразила Настя. – Вот ляжем спать, и я попробую во сне увидеть, куда и зачем.
– Ну, попробуй, – пожал плечами Ромка. – Чай хочешь?
– Пошли, узнаем, сколько он стоит.
Чай стоил по три копейки за стакан, и – этому они очень обрадовались – оказалось, что в автопоезде на таких длинных рейсах пассажирам положены завтрак и ужин. Скромные, конечно, но ведь положены! Ромка спросил, что будут давать. Проводница охотно рассказала, что на завтрак дают сухую кашу (насыпь в кружку, залей из титана и ешь на здоровье), печенье и какао, а на ужин – банку рыбных консервов, тоже печенье и чай.
– Ну и хлеб, ясно дело. Как подвезут. На дозаправку встанем, нагрузят нам, – проводница вздохнула. – Понятно, что вчерашний, кто ж свежий даст.
Она была толстая, пожилая и почему-то грустная. Ромка видел, что ей очень охота с кем-то поговорить, и решил – почему бы и нет? Лишняя информация всегда пригодится.
– Можно и вчерашний съесть, – осторожно возразил он. – Особенно когда есть захочешь.
– До войны всегда свежий возили, – покачала головой проводница. – И не рыбные давали эти дряньки, а тушенку хорошую, по банке на человека. А если начальство, на дорогих местах, так и вообще крабов, например, дать могли. Или еще что получше. А сейчас? Килька… Ты говоришь – нормально, да? Нет, мальчик, не нормально. Месяцами эту кильку пожри, так поймешь. Сам на восьмой день от неё уже плеваться будешь.
– Не будем, – возразила Настя. – Мы детдомовские. С перловки не плевались и с кильки не будем.
– Ууу… – протянула проводница. – Понятно… эх, милые, что ж молчали-то? Сейчас, погодьте.
Она скрылась в своем купе. Ромка и Настя переглянулись, Ромка пожал плечами. Через полминуты проводница появилась обратно, держа в руках какой-то бумажный кулек.
– Нате, кушайте, – она сунула кулек Насте. – Вафли там. Наши, свердловские. С халвой. Давай, дочка, попробуй, не стесняйся.