Священный цветок

Видя, что все потеряно, этот горбатый негодяй ухватился за мою ногу и начал молить меня о пощаде. Он так жалобно просил меня, что я, будучи уже смягчен самим фактом нашего чудесного избавления от смерти, был готов простить его. Я обернулся к королю, чтобы попросить его подарить колдуну жизнь, хотя мало надеялся на исполнение своей просьбы, так как видел, что Бауси боится и ненавидит этого человека и весьма рад случаю избавиться от него. Но Имбоцви понял мое движение совсем иначе, так как отвернуться от просителя означает у диких отказ в просьбе. Тогда, полный ярости и отчаяния, он вскочил на ноги и, выхватив из своих колдовских принадлежностей большой кривой нож, бросился на меня, словно дикая кошка, с криком:

— По крайней мере, со мною погибнешь и ты, белая собака! К счастью, Мавово следил за ним. Едва только нож коснулся меня (он слегка оцарапал мне кожу, не вызвав при этом крови, что было весьма счастливым обстоятельством, так как он, вероятно, был отравлен), он схватил своей железной рукой Имбоцви и, как ребенка, швырнул его на землю. После этого, конечно, все было кончено.

— Уйдем отсюда, — сказал я Стивену и брату Джону, — здесь нам не место.

Мы ушли без затруднения и незаметно для всех, так как внимание всего города Безу было теперь сосредоточено на другом. С рыночной площади до нас доносились такие ужасные крики, что мы поспешно вошли в мою хижину и заперли за собою двери, чтобы не слышать их. В хижине было темно, но я был чрезвычайно рад этому, так как мрак хорошо действовал на мои нервы.

Вскоре ужасные крики утихли, сменившись сдержанным гулом толпы. Мы вышли из хижины и уселись под навесом. В этот момент появился, наконец, брат Джон. Тут я представил ему Стивена Соммерса.

— Теперь скажите мне на милость, — сказал я, — откуда явились вы увенчанным цветами, словно римский жрец во время жертвоприношения, и верхом на быке, словно молодая особа, которую звали Европой?[46] Зачем вы сыграли с нами такую злую шутку в Дурбане, уехав оттуда и не сказав никому ни слова, после того как условились проводить нас в эту дьявольскую дыру?

Брат Джон погладил свою длинную бороду и с упреком посмотрел на меня.

— Мне кажется, Аллан, — ответил он со своим американским акцентом, — что тут вышло недоразумение. Прежде всего, я отвечу на последнюю часть вашего вопроса. Я не уехал из Дурбана, не сказав никому не слова. Я оставил вам письмо у вашего садовника, хромого гриква Джека.

— В таком случае, этот дурак либо потерял его и солгал мне, как это часто бывает с гриква, либо вовсе забыл о нем.

— Весьма возможно. Мне следовало подумать об этом, Аллан. В этом письме я писал вам, что буду ждать вас здесь в течение шести недель. Кроме того, я отправил к королю Бауси гонца, чтобы предупредить о вашем приходе на случай, если я опоздаю, но, по-видимому, с моим гонцом что-то случилось по дороге.

— Почему вы не подождали нас в Дурбане, чтобы отправиться вместе нами? — спросил я.

— Вы спрашиваете меня прямо, Аллан, и я отвечу вам, хотя мне не хотелось бы говорить об этом. Я знал, что вы отправитесь сюда через Килву. Этот путь, конечно, самый удобный для такого числа людей со столь большим багажом. Но мне не хотелось посещать Килву.

Он остановился на некоторое время, потом продолжал:

— Около двадцати трех лет тому назад я со своей молодой женой прибыл в Килву в качестве миссионера. Там я построил миссию и церковь и весьма успешно занимался своим делом. Мы были очень счастливы. И вот однажды в Килву прибыли арабы на своих доу, чтобы устроить здесь пункт для торговли невольниками. Я воспротивился этому. В конце концов они напали на нас, убили большую часть моих людей, а остальных обратили в рабство.

Во время этой схватки меня ранили саблей в голову — вот шрам, оставшийся после этой раны, — он откинул в сторону прядь своих длинных волос и показал нам большой шрам, ясно видимый при свете луны. — Удар ошеломил меня, и я лишился чувств — это было вечером, при закате солнца. Когда я очнулся, уже был день. Все ушли, за исключением одной женщины, которая ухаживала за мной. Она почти обезумела от горя, так как ее муж и двое сыновей были убиты арабами, а третий сын и дочь были похищены. Я спросил, где моя молодая жена. И в ответ услышал, что она тоже похищена часов восемь или десять тому назад. Арабы заметили в море огни и, думая, что это английский военный корабль, крейсирующий вдоль побережья, поспешно ушли в глубь страны. Прежде чем бежать, они добили раненых, но не тронули меня, так как думали, что я мертв.