Святая

Я внимательно рассматриваю ее. Первое, что бросается в глаза – это ее рыжие волосы, натуральная, солнечная медь, ничего общего с тем кошмаром, что был в прошлом году у меня на голове, ее цвет – цвет нового пенни.

Она тоненькая, как ива, но мне кажется, что у нее есть мышцы. Это все влияние свежего воздуха и регулярных упражнений. Она сильнее, чем кажется. Бледная, молочно-белая кожа покрыта веснушками, но ей идет. Коралловые губы.

Выразительные карие глаза.

Она хорошенькая.

И она принимает участие в скачках. И она из этих мест, может, хочет здесь остаться. Она обычная девушка. Рыженькая. Он любит рыженьких. А она любит его.

Может, не появись я в школе прошлой зимой, в тот вечер он увидел бы ее в выпускном платье. Может, они бы поговорили. Возможно, он бы даже начал называть ее морковкой.

Она как равноценная замена мне.

Не могу дышать. Я направляюсь к выходу. Теперь я сбита с толку больше, чем когда-либо.

Но, проталкиваясь через толпу, прежде чем уйти, я оборачиваюсь бросить последний взгляд на Такера на Мидасе, который опять вернулся на арену, но могу различить лишь его голову, шляпу и серьезные глаза, когда он пришпоривает коня назад к воротам.

Этим вечером я сворачиваюсь рядом с мамой, и мы вместе смотрим домашнее видео. Отец приходит время от времени, и смотрит с нами с немного печальным выражением лица, видя доказательства своего отсутствия. Затем он уходит. Я никогда не знаю, куда он отправляется, когда его нет дома. Он просто пропадает.

Сейчас мы смотрим видео с пляжа. Мне около четырнадцати. Это было незадолго до того, как мама привезла меня в Баззардс Рутс и рассказала мне об ангелах. Здесь я обычная девчонка, гуляющая по пляжу и разглядывающая горячих сёрферов. Мне даже неловко от того, как я выдаю себя, когда мимо проходят крутые парни. Я пытаюсь казаться утонченной, откидываю голову, чтобы покрасоваться своими волосами, иду по пляжу с грацией танцовщицы. Я хочу привлечь их внимание. Но когда мы втроем, мама, Джеффри и я, я веду себя как маленький ребенок. Плещусь в воде, бегаю с Джеффри по песку, строю замки и разбиваю их. В какой-то момент я забираю у мамы камеру, чтобы снять ее. На ней белая струящаяся накидка поверх купальника, широкополая соломенная шляпа и большие очки. Она выглядит такой энергичной, такой здоровой. Она присоединяется к нашей игре, смеется, бегает по пляжу, ловя набегающие волны. Забавно, как люди меняются, и ты забываешь, какими они были раньше. Я уже забыла, какой она была красивой, хотя она все еще красива. Но это не одно и то же. Тогда в ней была энергия, несокрушимый дух, тот свет, что никогда не гас.

Сейчас она затихла. Я думаю, она могла заснуть, но она произносит: - Это был мой самый счастливый момент, именно этот.

- Даже без папы? – спрашиваю я.

- Да. Вы двое делали меня такой счастливой.

Я предлагаю ей мой пакет с попкорном, но она качает головой. Она совсем перестала есть. Кэролин может ее заставить сделать лишь несколько глотков воды, если повезет, и съесть несколько ложек шоколадного пудинга. Это напрягает меня, потому что живые люди должны есть. Это значит, что она больше не жива.

- Думаю, это было и моим самым счастливым моментом, - говорю я, глядя на свое улыбающееся лицо в кадре.

До видений. До предназначения. До пожаров. До выбора, который я не готова сделать.

- Нет, - говорит мама. – Твое самое счастливое время еще наступит.

- Откуда ты знаешь?

- Я видела это.

Я сажусь и смотрю на нее. – Что ты имеешь в виду?

- Все свою жизнь я вижу кусочки будущего, в основном, своего, как видения, но иногда и про других. Я видела твое будущее, или его версию.

- И что ты видела? – пылко спрашиваю я.

Она улыбается. – Ты идешь в Стенфорд.

- Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю.

- Тебе там нравится.

- Значит, Стенфорд – это эквивалент счастья? Отлично, думаю, я все поняла. Можешь подсказать мне цвет для спальни в общаге, потому что я разрываюсь между лавандовым и синим. – Да, я саркастична, может, это лишнее, когда она, кажется, пытается сказать мне что-то важное. Но дело в том, что я не могу себе представить настоящее счастье. Не без нее.

- Ох, милая, - вздыхает она, - сделай мне одолжение, загляни в верхний ящик в шкафу. В черный.

Я обнаруживаю пыльную красную вельветовую коробочку, спрятанную между ее носков. Открываю ее. Внутри лежит серебряный браслет с подвесками, старый и немного потускневший.

- Что это? – никогда не видела, чтобы она его надевала.

- Ты наденешь его на кладбище.

Я разглядываю подвески, которые кажутся вполне обычными. Сердце. Лошадь. Пара драгоценных камней, должно быть, поддельных. Рыба.

- Давным-давно он принадлежал мне, - говорит она. – А теперь он твой.

Я сглатываю. – Ты не собираешься сказать мне, что всегда будешь рядом? Разве не это обычно говорят? Что ты будешь в моем сердце, что-то типа того?

- Ты – часть меня, - отвечает она. – А я – часть тебя. Поэтому, да, я буду с тобой.

- Но не по-настоящему, мы не сможем поговорить, да?

Она накрывает мою руку своей. Она кажется такой легкой, легче, чем должна быть рука, ее кожа, как мягчайшая белая бумага. Словно ее может унести ветром.