Святая и грешница

Об автомобиле я вскоре забыл. Меня целиком захватила картина. О ней узнали и в мире искусства говорили как о сенсационной находке. Каждый именитый искусствовед почитал своим долгом высказать свое мнение в газетах. Первые статьи о картине были опубликованы в специальных журналах, в Ватикане и в университете Рима прошли семинары с участием экспертов, съехавшихся со всего мира.

Я держался в тени. Поначалу несколько газет взяли у меня интервью — все-таки я первым обнаружил этот шедевр. Но потом журналисты посчитали, что библиотекарь, всю жизнь проведший среди манускриптов в архивах, не может представлять собой ничего примечательного.

Конечно, я мог бы привлечь к себе внимание, если бы рассказал им все, о чем поведал нам сельский священник в Долине Песнопений. Но мне не хотелось делать этого. Похоже, эта история не была известна никому — потому ли что журналисты не забредали в Долину Песнопений, а, может быть, священник хранил молчание, не желая делать легенду достоянием людской молвы. Кто его знает.

Постепенно ажиотаж вокруг картины улегся, и телевидение, газеты и журналы лишь изредка упоминали о ней, пока одна утренняя газета вдруг не взбудоражила всех провокационными вопросами: Где следовало бы разместить картину? Что думают по этому поводу наши читатели?

Отклик на призыв газеты был весьма бурным и активным. Предлагались известные и неизвестные музеи, различные церкви.

И никто, разумеется, не предлагал вернуть картину назад, в маленькую каменную церковь Долины Песнопений.

Тогда я взялся за перо и написал письмо в епископскую коллегию. Написал все, что знал об алтарной картине и о чудесах Долины Песнопений.

Ход мыслей моих был прост. Я просил вернуть картину на прежнее место, передать церкви Долины Песнопений. Я считал, что тем самым будет устранена несправедливость, нанесенная не только жителям села, но и Богу.

Ответ я получил, правда не сразу. Меня благодарили за проявленный интерес, но и недвусмысленно дали понять, что моя просьба невыполнима. Была объяснена и причина: картина, дескать, прозябала в безвестности столько веков, а если ее отослать назад в Долину Песнопений, она снова будет навеки позабыта.

Картина является шедевром, принадлежащим не только жителям далекого села, но и всему миру — последнее особо подчеркивалось.

Ни слова, ни строчки о том, что картина провисела в Ватикане почти два столетия — забытая, заброшенная, недоступная миру.

В отдельном абзаце меня настоятельно просили не распространять мифы о чудесах Долины Песнопений. Подобные романтические легенды, по мнению авторов письма, могли оказаться роковыми для людей в их поисках Бога.

Ранним утром я вдруг почувствовал, что умею петь. Сколько помню себя, меня всегда просили не делать этого, потому что я мог подвести какой угодно хор. В мечтах я часто представлял себя прекрасным певцом, но если в реальной жизни пробовал запеть, так получалось какое-то кваканье.

Только наедине с собой, стоя под душем, я осмеливался попеть. Но сегодня утром случилось чудо: я вправду могу петь! И не просто петь, как это делает большинство людей. Нет, мой голос был глубок, проникновенен, торжественен. Из моих уст лился неведомый мне латинский текст, мне казалось, будто потолок и стены ванной раздвинулись до размеров огромного собора. И в этом соборе торжественно звучал древний гимн.

О моем фантастическом превращении я не рассказал никому, даже своей жене. Когда она была дома, я цел в ванной, но очень осторожно. Я боялся, что она, да и другие подумают, будто я спятил. А может, так оно и есть?

Во всяком случае я ничуть не удивился, когда в тот же день в архиве натолкнулся на пакет с древними манускриптами. Я предчувствовал, что в них содержится, я знал, не читая, о чем там говорится.

Рукописный отдел Ватикана огромен, лишь по приблизительным подсчетам в нем имеется 130 000 рукописей и инкунабул. Почти все они религиозного характера, но много и светских.

Только в моем скромном отделении работает восемь постоянных сотрудников, которые заняты упорядочиванием материалов и составлением каталогов, а также несколько ученых, которые изучают эти материалы. Но материалов — множество, так что если всегда работать в нашем сегодняшнем темпе, конца этой работы не видно.

В безбрежном море документов мы нередко натыкаемся на ценные древние рукописи, давным-давно преданные забвению.

Такое происходит чаще, чем это случилось, к примеру, с картиной. С другой стороны, искать в этом лабиринте неисследованного что-либо конкретное — все равно, что пытаться найти иголку в стоге сена.

Когда я как раз перед обедом взял пакет с документами и взвесил его на руке, я уже знал, что здесь содержится рассказ о картине, я не был ни удивлен, ни поражен. В случайности и совпадения я больше не верил. Особенно после того, как я начал прекрасно петь.

Нам строго-настрого запрещается выносить манускрипты из архива Ватикана. Но я все же унес этот маленький пакет с собой. Впервые за двадцать лет работы я нарушил строжайшие правила библиотеки. Я не мог отложить чтение бумаг до завтрашнего дня.