Читаем «Святая инквизиция» в России до 1917 года полностью

«Когда до Самары дошли слухи о том, что по селениям Николаевского и Бузулукского уездов разъезжают по ночам становые приставы и урядники, насильно отбирают от молокан детей, мальчиков и девочек, заранее намеченных отцами–миссионерами (православными. — А.Б.), и куда–то их увозят, — то долгое время никто не хотел верить подобным слухам и рассказам, — так они казались невероятными… Однако, это недоверие вскоре должно было исчезнуть, так как в Самару прибыли родители тех детей, которые были взяты полицией и куда–то увезены. Смущенные, подавленные, растерянные — они не знали, что делать, что предпринять. Смутно сознавая, что с ними сделали что–то глубоко беззаконное, они ходили к губернатору, архиерею, жандармскому полковнику, миссионерам, но нигде не могли добиться толку. Губернские чиновники уверяли их, что губернатор в этом деле ни при чем, что это дело архиерея.У архиерея же им ответили, что владыка не имеет никакого отношения к этой истории, что это дело полиции и т. д.

Только с большим трудом им удалось узнать, где находятся отобранные от них дети. Оказалось, что они размещены по разным мужским и женским монастырям Самарской епархии. Долгое время никто не мог или же никто не желал объяснить несчастным родителям, надолго ли заключены в монастыри их дети и будут ли они когда–нибудь возвращены им. Но вот являются православные миссионеры и говорят убитым горем отцам и матерям: «Ваши дети до тех пор будут в монастырях, пока вы, их родители, не покаятесь, пока вы не отречетесь от молоканской ереси и не присоединитесь снова к лону православной церкви… Вы губите своих детей, так как не крестите их и воспитываете в молоканском духе, а в монастырях их окрестят по православному обряду и будут воспитывать согласно учению святой церкви» [219].

Вот она, святая инквизиция, воскресшая накануне XX столетия.

«Из Самары были посланы корреспонденции в столичные более независимые и более либеральные газеты с просьбой огласить приведенные выше факты. И, хотя в справедливости и точности этих фактов у редакций газет не могло быть ни малейших сомнений, тем не менее ни одна из газет не решилась, не осмелилась напечатать о том, что творили в самарских степях отцы–миссионеры совместно со становыми и урядниками. Так велика боязнь у русских органов печати перед тем всемогущим лицом, которое стоит во главе русского церковного управления (имеется в виду Победоносцев. — А.Б.), которому путем двадцатилетних репрессий удалось терроризировать редакторов и издателей наших газет и журналов» [220].

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 мифов о 1941 годе
10 мифов о 1941 годе

Трагедия 1941 года стала главным козырем «либеральных» ревизионистов, профессиональных обличителей и осквернителей советского прошлого, которые ради достижения своих целей не брезгуют ничем — ни подтасовками, ни передергиванием фактов, ни прямой ложью: в их «сенсационных» сочинениях события сознательно искажаются, потери завышаются многократно, слухи и сплетни выдаются за истину в последней инстанции, антисоветские мифы плодятся, как навозные мухи в выгребной яме…Эта книга — лучшее противоядие от «либеральной» лжи. Ведущий отечественный историк, автор бестселлеров «Берия — лучший менеджер XX века» и «Зачем убили Сталина?», не только опровергает самые злобные и бесстыжие антисоветские мифы, не только выводит на чистую воду кликуш и клеветников, но и предлагает собственную убедительную версию причин и обстоятельств трагедии 1941 года.

Сергей Кремлёв

Публицистика / История / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное