Святая Катерина (СИ)

Никак не решаясь на предложенный Малиной «язва-план», Жданов бесцельно послонялся по компании и решил проверить, как там Катя. В приемной, конечно, никого не было, а из его кабинета раздавались рыдания. Однако они явно принадлежали не Пушкаревой.

Заглянув в едва приоткрытую дверь, он увидел Катю, уютно положившую голову на пышную грудь Тропинкиной. Маша упоенно рыдала, укачивая Катьку в своих объятиях:

— Ой, да все они козлы, натворят дел и в кусты! Я вон тоже своего одна воспитываю, ничего, Катюха, прорвемся! Слушай, а твой козел тоже тебе сказал: «не дай бог увижу свою фамилию в документах», как мой?

Неведомый пушкаревский козел страх как интересовал Жданова, поэтому он весь превратился в Большой Ух.

— Ну, — сказала Катя, — он просто делает вид, что это его вообще не касается.

Жданова даже перекосило всего — вот гад!

— Вот гад! — взрыднула Тропинкина. — Еще небось требует доказать, что это его ребенок?

— Да ничего он не требует, — Катя выпрямилась и вытерла слезы, с начала свои, а потом принялась вытирать слезы Маши. — Просто мы с ребенком сами по себе, а он сам по себе.

— Женат? — ахнула Тропинкина.

Пушкарева неопределенно пожала плечами.

— Ой, Катька! Ну и черт с ним. У меня Егорка тоже отца не знает, и ничего. Не так уж и часто он спрашивает про него.

— Маш, ты только не говори пока никому, — попросила Катя. — Это ведь только ты пока знаешь.

— Ну ребенка в животе не утаишь, — всхлипнула Маша снова. — А если Жданов узнает, что ты беременна! — вдруг ахнула она. — Ох, и рассердится же он.

— Жданов знает, — с сухой горечью усмехнулась Катя.

— Ну надо же, — покачала головой Машка. — Знает и не вопит. Так вот для кого он бутерброд у Татьяны отжал, — осенило её. — С ума сойти, какая забота.

— Да он просто совесть свою этой заботой успокаивает, — объяснила Катя, чем поставила в тупик и Жданова, и Тропинкину.

— Какую совесть? — озвучила его вопрос Маша.

Катя вздрогнула, словно проснувшись.

— Ну ты же знаешь, что мне приходится часто задерживаться сверхурочно, — быстро сказала она. — Документы всякие… сложные составлять.

Ах вот в чем дело.

Катя сердится из-за липового отчета.

Что же, её можно понять. Жданов действительно угрызался из-за того, что заставляет её этим заниматься.

— Ладно, Маш, давай работать, — произнесла Катя мягко, — все у нас будет хорошо, да?

— Да, — пылко воскликнула Тропинкина и снова утопила Пушкареву в своих объятиях.

Жданов торопливо вышел из приемной, пока его не поймали с поличным.

Ему было так плохо, что он мало видел перед собой. Значит, нечистая совесть — это всё, что вы разглядели, Екатерина Валерьевна? А как же вы классифицировали наши поцелуи?

Он набрал Ромку.

— Я пошел к Кире, — сказал хрипло.

— Уже? — всполошился Малиновский. — Что ж ты такой резкий-то! Ну ты там кричи громче, важно, чтобы я вызвал Скорую, а не Кира.

— Понял. Кричать громче. Это я могу.

В целом, это был хороший план, если бы не одно большое «но»: они своей самодеятельностью чуть не угробили Катерину.

Почему-то Жданов даже не мог предположить, как страшно она перепугается.

Если бы знал, то, конечно, предупредил бы заранее.

Все прошло, как по маслу: он сказал Кире, что они с Пушкаревой летят вдвоем в Милан, Кира ожидаемо взбеленилась, Жданов тоже развопился, а потом согнулся пополам, имитируя острый приступ боли. Прибежал Малиновский, позвонил Саморукову, и Жданова очень красиво на носилках унесли в карету Скорой помощи.

В больничке ему выдали комфортабельную палатку, и он с чувством внезапно наступивших каникул послушно переоделся в пижаму и улегся в кровать, включив телевизор. Киру ему обещали до утра не пускать, и он предвкушал целый вечер безделья и покоя, однако уже через пятнадцать минут дверь приоткрылась и появился нос Малиновского:

— Да смотрите же, — зашептал он, — жив и здоров! А я вам о чем говорил? Жданов, к тебе пациент, — и он втолкнул в палату Пушкареву, а сам смылся.

Катя была в такой ярости, что у него натурально заболело где-то в животе.

— Нет, ну вы вообще нормальный, — закричала она, сквозь слезы, — Скорая! Носилки! Это же надо быть таким идиотом! Вы хоть представляете, что я… как я! Да я вас вообще ненавижу!

Жданов уже подлетел к ней, прижимая к себе яростное, вырывающееся тело, и Катя так крутила головой, что слезинки так и брызгали во все стороны.

— Прости, — шептал он, пытаясь поцеловать её лицо, — я действительно идиот!

— Еще какой! А если бы… Ладно хоть Малиновский меня увидел и сразу бросился успокаивать. Испугался, что я в обморок хлопнусь!

Катя за него испугалась! Она едва в обморок не хлопнулась!

От переизбытка чувств Жданов уже не понимал, куда её целует — его губами попадались ухо, щека, шея, плечо, лоб. Катя вдруг обмякла, перестав сопротивляться, и слабо ударила его ладонью по груди.

— Дурак, — выдохнула она обессиленно.

Подхватив её на руки, Жданов осторожно усадил на кровать и любовно пригладил косички. Он вдруг понял, что они с Катериной остались вдвоем в самом безопасном месте Москвы, и у них еще вся ночь впереди.

— Кать, я только позвоню родителям, — сказал он покаянно, — вдруг они тоже испугались!