Святая ночь

Три дня кряду она просила разрешения сходить в церковь. При виде ее непросыхающих глаз он смягчился. К тому же он слишком ослаб для противоборства. Хоть жевал Рампрасад непрерывно, он был очень болен и истощен, и с каждым днем ему становилось все хуже. На четвертый день он сказал жене:

— Ладно, молись Иисусу, ходи в церковь, если это вернет покой твоей душе.

И Золотые Зубы решила немедля вернуть покой своей душе. Каждый день она ездила на троллейбусе в церковь Святой Розы, чтобы помолиться. Потом она осмелела настолько, что принесла в дом распятие и изображение Святой Девы. Всем нам стало не по себе, но мы хорошо знали, как тверда в своей вере тетка, муж которой был ученый брамин, да и к тому же случай был из ряда вон выходящий: речь шла о жизни и смерти. Нам оставалось только наблюдать.

Камфара, ладан и масло зажигались теперь перед изображениями Кришны и Шивы, а также девы Марин и Иисуса. Золотые Зубы не знала меры в молитвах, как ее муж — в еде, и мы удивлялись им обоим хотя бы потому, что ни молитва, ни еда не шли на пользу Рампрасаду.

Однажды вечером, когда гонг возвестил, что официальное вознесение молитв завершилось, дом огласился дружным плачем, и меня позвали в нашу молельню.

— Беги скорей, с твоей теткой творится что-то неладное.

Молельня, где все еще курился ладан, представляла собой зрелище необычайное. Перед индусским алтарем простерлась ниц тетка, бесформенная, как тесто. Мне стало жутко. Бабушка, впадавшая по любому поводу в панику, наклонилась и приложила ухо к верхней части простертого на полу тала.

— Я не слышу сердца, — заявила она.

Мы остолбенели. Потом попытались поднять тетку с пола, но тело будто свинцом налилось. Золотые Зубы чуть заметно шевельнулась, дрогнула, заколыхалась, и дети в комнате пронзительно взвизгнули. Все мы невольно отшатнулись и ждали, что будет дальше. Тетка принялась стучать рукой по полу, в горле у нее забулькало.

Бабушка сразу смекнула, в чем дело:

— Ею овладел дух.

При слове «дух» дети завизжали громче, и бабушка надавала им подзатыльников, чтобы утихомирить. Из булькающих звуков стали возникать слова. Тетка произносила их нараспев, каким-то замогильным дрожащим голосом:

— Славься, Дева Мария, Хара Рам, за мною гонятся семь змей. Змеи повсюду. Семь змей. Рама! Рама! Благословен плод чрева твоего. Семь духов выезжают из Кунупии семичасовым поездом в Порт-оф-Спейн.

Моя мать и бабушка ловили каждое слово, и лица их светились от гордости. У меня же это представление вызвало лишь чувство мучительного стыда. Я злился на тетку, что она меня так напутала. Когда я направился к двери, она вдруг спросила:

— Кто это уходит? Кто этот неверующий?

— Вернись скорее, малыш, — зашептала бабушка, — вернись и попроси у нее прощения.

Я повиновался.

— Ничего, ничего, сынок, — ответила тетка, — ты по молодости не ведаешь, что творишь.

И тут, видно, дух покинул ее. Она приподнялась, села и очень удивилась, почему все в сборе. Оставшуюся часть вечера она вела себя так, словно ничего не случилось, и делала вид, будто не замечает, что все относятся к ней с особым уважением.

— Я всегда говорила и готова повторить снова, что эти христиане — очень набожные люди, — сказала бабушка. — Я сама велела ей помолиться их святым.

…Рампрасад умер на следующий день утром. По радио передали об этом в час дня после местных новостей. Сообщение о смерти Рампрасада было единственным, и, хоть его втиснули между рекламными объявлениями, оно произвело впечатление на окружающих. В тот же день его похоронили на кладбище в Мукурано.

Как только мы вернулись с похорон, бабушка сказала:

— Я всегда говорила и готова повторить снова, что не нравятся мне эти христиане. Рампрасаду полегчало бы, если бы ты, Золотые Зубы, послушалась меня и не молилась их святым.

Тетка, рыдая, согласилась. Она сгорбилась и дрожала, когда рассказывала нам о своем увлечении христианством. Мы слушали ее с удивлением и стыдом. Как могло случиться, что член нашей семьи, наша сестра по вере, могла пасть так низко! Золотые Зубы била себя в грудь, рвала на себе волосы и просила прощения:

— Я во всем виновата, мать, я поддалась искусу в минуту слабости, а потом уж не могла с собой совладать.

Бабушка сменила гнев на милость.

— Ну ладно, Золотые Зубы. Может, тебе и нужен был этот горький урок, чтобы ты взялась за ум.

В тот же вечер тетка торжественно уничтожила все, что напоминало ей о христианстве. А бабушка сказала:

— Кори только себя, что не заимела детей. Теперь вот некому за тобой приглядывать.

Грегорио С. Брильянтес ВЕРА, ЛЮБОВЬ, ВРЕМЯ И ДОКТОР ЛАСАРО

Перевод Л. Биндеман