Святая Русь - Князь Василько

Корзун лежал на мягком ложе - бледный, осунувшийся, с глубоко запавшими голубыми глазами. Шелковистые русые кудри разметались по изголовью.

- Откушай блинов наших, боярин Неждан Иваныч. Не погнушайся, сами с Любавой пекли.

При виде молодой княгини и Любавы лицо Неждана порозовело. Он еще в Чернигове засматривался на юную боярышню, а затем видел её на свадьбе Василька и Марии во Владимире, но так к Любаве и не подошел. Не встретился Неждан с боярышней и перед походом на Мордву. Тогда он был здоровый, цветущий, а теперь вот захудалый и немощный, как старик. Господи, и зачем она тут появилась!

- Боярышня, подай блинков Неждану Иванычу.

Любава, стройная, с гибким станом и большими лучистыми глазами, сняла крышку с серебряного подноса и с поклоном ступила к ложу боярина.

- Откушай, Неждан Иваныч. Горяченькие, поджаристые, на масле. Сами в рот просятся.

Голос Любавы мягкий и задушевный, карие глаза улыбчивы и ласковы, от таких глаз любое сердце трепетно забьется.

Неждан, не боявшийся на медведя с рогатиной ходить, вдруг засмущался и оробел, и как будто язык проглотил.

- Аль не рад нам, боярин?.. Аль блины наши худо состряпаны? Уж мы-то с Любавой старались, - тепло, певуче и с легкой лукавинкой молвила Мария.

Наконец Неждан пришел в себя. Приподнялся на ложе, молвил взволнованным и прерывистым голосом:

- Рад видеть тебя княгиня... И тебя... Любава Святозаровна. Откушаю.

Любава присела на ложе, а поднос поставила к себе на колени. Неждан потянулся за блином, но ослабевшее тело вновь начало оседать на изголовье. Любава не растерялась, обняла левой рукой боярина за плечи, и, не давая ему опомниться, молвила с повелительной задоринкой:

- И чтоб все до единого блинчика!

Неждан в объятиях боярыни и вовсе залился румянцем. Куда только нездоровая бледность исчезла? Утонул в больших, лучистых очах Любавы, вдругорядь смущенно улыбнулся и... принялся за блины. Съел один, другой...

А Любава готова была обнимать Неждана целую вечность.

С того дня боярин Корзун пошел на поправку. Лекарь Епишка довольно высказывал:

- Я ж говорил тебе, боярин. Мои отвары и настойки кого хошь на ноги поставят. Вот уже и к вареву потянулся. То добрый знак.

Княгиня Мария, зная, как хочется Любаве вновь повстречаться с Нежданом, не раз и не два навещала боярина, и каждый раз замечала, как оживал при виде боярышни Корзун, и как счастливо искрились у обоих глаза.

Любава, распрощавшись с боярином, как на крыльях по сеням летала. Щеки её пылали, глаза блестели.

Княгиня же шла не торопко, улыбалась. Вот и еще скоро одной свадьбе быть. А ведь сколь в Чернигове на Любаву боярских сынков заглядывались. Были и красавцы писаные, но боярышня ни на кого даже смотреть не хотела. И вдруг в тяжело недужного Неждана влюбилась, только и разговоров о нем. Пойми вот тут сердце женское. Женятся, чада пойдут, добро бы сыновья.

Сама Мария была на четвертом месяце. Князь Василько прибыл из похода не на коне, а в возке. В терем входил, опираясь на двух гридней. Мария, встревоженная, с заплаканными глазами, встретила мужа на крыльце.

- Господи! Никак, ранен, любый мой.

Горячо обняла Василька, и всё заглядывала, заглядывала в его неспокойные, нахмуренные глаза.

- Ничего, ничего, Мария. Зацепили малость. То еще не беда.

Прислонил ладонь к округлившемуся животу, улыбнулся.

- Так, сказывала, сын будет?

- Сын, любый мой. Сын!

* * *

В Серпень, на святого Лаврентя,⁸⁰ белогостицкие мужики, по обычаю, ходили в полдни на Вексу глядеть, как бежит река; коль тихо, то осень будет тихая, благодатная, а зима без вьюг.

- Ну, слава тебе Господи! - размашисто крестились мужики. - С хлебушком ноне будем.

- Не скажи, - хмуро произнес Лазутка. - Теленок еще в брюхе, а хозяин с обухом.

- К чему клонишь, Скитник?

- Серпень по Мокриде⁸¹ примечают, а на Мокриду всю ночь дождь лил.

- Не каркай! - ворчливо обронил староста Митяй.

- Каркай, ни каркай, а примету не обманешь.

Митяй погрозил Лазутке мослатым кулаком:

- Типун те на язык!

То, что вскоре хлынут небывалые дожди, замечал Лазутка и по другим приметам. Так и вышло. С половины августа до самого декабря густая тьма закрыла небо, и шли беспрестанные дожди. Хлеб и сено погнили на полях и лугах; житницы стояли пустые.

По Руси загулял глад и мор. За четь⁸² ржи платили уже по гривне серебра, но простолюдинам такие цены были недоступны.

Лазутка отнес на торги дареную Нежданом шубу, но купцы даже от богатой мягкой рухляди отворачивались, требовали злата, серебра и драгоценных каменьев. Еле выторговал Лазутка шубу за семь фунтишков хлеба, но у зимы брюхо велико. Уже в марте сосельники приели собак и кошек, а затем принялись готовить варево изо мха, из коры сосны и липы. Началась повальная смерть. Оставшиеся в живых, «простая чадь резаху людей живых и ядаху; а оные мертвячину в трупах обрезали и ядаху».

Семья Егорши и к мертвечине не прикасалась, и на разбой (как многие) не выходила.

- То - святотатство, - умирая, говорил старый Скитник. - Глад и мор по грехам нашим. - Князья, в нелюбье своем, забыли Бога и всё враждуют. Вот и наказывает всех Господь. Не пора ли одуматься властителям нашим?..