Святая Русь. Подлинная история старообрядчества

Сами старообрядцы отнеслись к затее Герцена враждебно. Они возражали против придания их религиозным стремлениям противоправительственного и тем более бунтарского характера. На откровенные призывы революционеров Белокриницкий митрополит Кирилл (Тимофеев) ответил анафемой.

В особом архипастырском послании он обращался к российским староверам: «К сим же завещеваю вам, возлюбленные, всякое благоразумие и благопокорение покажите пред царем вашим и от всех враг его и изменников удаляйтеся и бегайте, якоже от мятежных крамольников-поляков. Тако наипаче от злокозненных безбожников, гнездящихся в Лондоне и оттуда своими писаниями возмущающих европейские державы»[433].

Кстати, послание митрополита Кирилла писатель мог прочесть в статье «Партия Герцена и старообрядцы», опубликованной в 68-м томе журнала «Русский вестник» за 1867 год. В этом же томе был впервые опубликован роман Тургенева «Дым».

По настоянию Герцена, дружившего с Иваном Сергеевичем, писатель «потрудился» над сочинениями Щапова, но не согласился с выводами историка и не уверовал в готовность русского народа к «бунту». Теорию «земства» он признал «кабинетной, высиженной штучкой».

Анализируя прочитанное и вспоминая разговоры с «злокозненными безбожниками», Тургенев писал Герцену, что эмигранты «немецким процессом мышления» не понимают русский народ, не готовый к революции. «Потому что народ, перед которым вы преклоняетесь, консерватор par excellence[434] – и даже носит в себе зародыши такой буржуазии в дубленом тулупе, теплой и грязной избе, с вечно набитым до изжоги брюхом и отвращением ко всякой гражданской ответственности и самодеятельности – что далеко оставит за собою все метко верные черты, которыми ты изобразил западную буржуазию в своих письмах. Далеко нечего ходить – посмотри на наших купцов» (письмо от 8 октября 1862 г.).

Тургенев видел в народе, в «земстве» Щапова, в старообрядчестве зародыш добропорядочной буржуазии, а не бунтарского движения. Писатель считал, что консервативное древлее благочестие никогда не будет движущей силой революции, что невозможно ожидать от староверов политической активности и даже стремления к свободе.

Развенчивая иллюзии политических эмигрантов, слепо веривших в народ, Иван Сергеевич писал Герцену, намекая на «обжог» – анафему митрополита Кирилла: «Ты, романтик и художник, веришь в народ… И все это по милости придуманных господами философами и навязанных этому народу совершенно чуждых ему демократически-социальных тенденций… Изо всех европейских народов именно русский менее всех других нуждается в свободе. Русский человек, самому себе предоставленный, неминуемо вырастает в старообрядца – вот куда его гнет – его прет – а вы сами лично достаточно обожглись на этом вопросе, чтобы не знать, какая там глушь, и темень, и тирания» (письмо от 25 декабря 1867 г.).

Представитель «буржуазии в дубленом тулупе» – купец Капитон Андреевич Голушкин, карикатурный образ старообрядца из романа «Новь» (1876): «Сын разбогатевшего торговца москательным товаром – из староверов-федосеевцев. Сам он не увеличил отцовского состояния, ибо был, как говорится, жуир, эпикуреец на русский лад – и никакой в торговых делах сообразительности не имел… Он высказывал самые крайние мнения, трунил над собственным староверством, ел в пост скоромное, играл в карты, а шампанское пил, как воду».

«Жажда популярности» бросила Голушкина в оппозицию, «свела его с нигилистами». Но когда его арестовывают по доносу приказчика, купец «все и всех выдает, желает перейти в православие, жертвует в гимназию портрет митрополита Филарета». И Тургенев замечает устами одного из персонажей: «Ну, этот революции не сделает».

Свое мнение о «темном царстве» старообрядчества, где уважается только «тирания» сильной личности, Тургенев вложил в уста Потугина, одного из персонажей романа «Дым» (1865–1867): «Видят люди: большого мнения о себе человек, верит в себя, приказывает – главное, приказывает; стало быть, он прав и слушаться его надо. Все наши расколы, наши Онуфриевщины да Акулиновщины именно так и основались. Кто палку взял, тот и капрал».

Наверное, человеком «большого мнения о себе», неистовым проповедником, стоящим во главе стрелецкого восстания – «Хованщины», думал изобразить писатель в историческом романе знаменитого защитника древлего благочестия, суздальского священника Никиту Добрынина (прозванного врагами «Пустосвятом»), мученически пострадавшего за старую веру в 1682 году.

Замысел романа «Никита Пустосвят» появился у Ивана Сергеевича в 1865 году, но наиболее занимал его в марте-апреле 1868 года. По мнению литературоведа Юрия Давидовича Левина, «в историческом романе о Никите Пустосвяте Тургенев намеривался изобразить мятеж раскольников, “бессмысленный и беспощадный”, возглавляемый темными, невежественными, фанатичными и тираническими руководителями, обладающими огромной силой воздействия на народ и преследующими в своем стремлении к старому реакционные цели, осуществление которых угрожало бы правильному развитию и даже существованию русского государства»[435].