Ранним утром 1 августа в поезд с надписями «Японская миссия Красного Креста» посадили Царскую семью, их теперь немногочисленную свиту и слуг и во второй состав охрану. Поезда двинулись на восток. 6 августа Царскую семью привезли в Тобольск. Здесь их разместили в бывшем доме губернатора, отгородив часть двора, сад и дом высоким дощатым забором. Первое время жизнь в небольшом провинциальном городе протекала для арестованных в спокойном ритме. Прогулки в небольшом садике, игра в городки, для детей соорудили во дворе качели, зимой построили снежную горку. Царские дети снова начали учиться. Приятно проходили тихие вечера в привычном кругу приближенных. С сентября арестованным хотя и под охраной, но разрешили посещать службы в близлежащем храме. Чтобы как-то оживить скучные серые будни, решено было создать домашний театр. Все вели оживленную переписку с родными и друзьями, и даже получали от них посылки. Жизнь казалась терпимой и имеющей свои радости.
Однако все изменилось после октябрьского переворота, когда в столице к власти пришли большевики. В ноябре 1917 года связь с Петроградом на время прервалась, перестали приходить даже телеграммы, не перечисляли деньги на жалованье охране, назревал солдатский бунт.
Большевицкие власти сменили руководство охраной Царской семьи, уволили прежних солдат, заменив их красноармейцами. Был резко ужесточен режим содержания арестованных, вплоть до того, что перестали выделяться деньги на их содержание, пришло распоряжение уволить большинство слуг. Поднимался вопрос о помещении Царской семьи в каторжную тюрьму.
Зима 1917/18 года в Тобольске выдалась холодной, дров для нормального отопления дома не хватало. Арестованные спали в верхней одежде. Температура в комнатах опускалась до +6 градусов. Особенно холодно было в комнате у цесаревен, в помещениях они постоянно ходили в валенках. В доме перестали работать водопровод и канализация, починить их было некому. Государыня в письмах подругам из Тобольска писала, что стала «страшно худа» и у нее «волосы быстро седеют» – «Я стала похожа на тень», и уверяла их, что они бы ее не узнали. Тяжелое материальное положение, отсутствие денег и возможностей покупать новые вещи и продукты довели в это время Царскую семью практически до нищеты. Императрица жаловалась в письмах близким, что у императора «брюки страшно заштопаны», «рубашки у дочек в дырах», у цесаревича теплые чулки в дырах, и он попросил ее связать ему новую пару «потолще и потеплее», потому что в доме невыносимо холодно. Александра Федоровна писала Анне Вырубовой, что, несмотря на трудности и печали, дух у всех членов Царской семьи был бодр и «мирно на душе, хотя страдаешь сильно, сильно за Родину», но «Господь так близок, чувствуешь Его поддержку».
В это трудное время Государыня восхищалась твердостью и мужеством любимого мужа, что «Он прямо поразителен – такая крепость духа, хотя бесконечно страдает за страну», так же достойно вели себя, по словам императрицы, и царские дети: «Такие храбрые и хорошие и никогда не жалуются».
В каждом письме из Тобольска императрица, как молитву, как главное желание своей жизни повторяла: «О, Боже, спаси Россию!» и добавляла: «Этот крик души и днем и ночью – все в этом для Меня…» И никакой ни к кому ненависти у Государыни не было, только чистая любовь к России и ее народу: «Какая Я стала старая, но чувствую Себя матерью этой страны и страдаю, как за Своего ребенка и люблю Мою Родину, несмотря на все ужасы теперь и все согрешения. Ты знаешь, что нельзя вырвать любовь из Моего сердца и Россию тоже, несмотря на черную неблагодарность к Государю, которая разрывает Мое сердце, но ведь это не вся страна. Болезнь, после которой она окрепнет. Господь, смилуйся и спаси Россию!»
К весне 1918 года тучи вокруг Царской семьи стали сгущаться с каждым днем, арестованных окончательно перевели на солдатский паек. Усугубились проблемы с питанием, магазины в Тобольске стали закрываться, наличных денег ни у Царской семьи, ни у их приближенных совсем не осталось. Арестованные голодали бы, если бы им не помогал продуктами Иоанно-Введенский женский монастырь.
Солдатский комитет принял постановление о запрете носить погоны и царские награды. Адъютантам государя и ему самому пришлось подчиниться, потому что красноармейцы угрожали всем, кто не снимет погоны, расстрелом. Особенно тяжело переживал случившееся цесаревич, который несмотря ни на что мечтал стать военным. Со слезами на глазах он срезал с гимнастерки свои ефрейторские погоны.