Святая ведьма

Мимо проползают серые здания, проскакивают серые пятна лиц, даже деревья ухитряются быть серыми. Как им это удается? Возможно, их зелень оттеняют серые треугольники, которые стоят через каждые пятьдесят-сто метров? Великий мученик смотрит на прохожих кроткими глазами, в которых

Я это знаю точно…скрыты видеокамеры. Весь город Санктачивитат под наблюдением. Все люди под всевидящим и всемилостивейшим оком инквизиции. А кто сомневается в милости святого ордена, тот может в последний раз взглянуть на серые лица людей сквозь языки пламени. Выбор всегда есть — либо ты соглашаешься с существующим строем, либо строй не соглашается с твоим существованием.

— А еще воском покрывать… На кой хрен? Да через сто метров снова вся машина будет в пыли и полчаса работы коту под хвост… А когда идет дождь?

Людмила поддакивает, погруженная в свои мысли. Это бурчание будет длиться ровно до того момента, пока машина не подъедет к прокурорскому зданию. Но Людмила думает — как выгадать время на путешествие к «Глубоким омутам»… Она прогоняет из памяти языки пламени, которые взвились в темное небо и тот крик отца Николая…

Он заслужил свою смерть, заслужил, но вправе ли я была судить его?

В ушах раздается треск пламени, жадно пожирающего свою пищу. Людмила видит, как по раскаленному аду мечется приземистая фигура, объятая огнем. Как хмурятся лики с икон, темнея и пропадая вместе со своим служителем. Столб дыма взвился высоко в небо, словно винтовая лестница, спущенная ангелами для души своего ретивого послушника…

— Эй, ты долго тут еще храпеть будешь? Небось, подрабатываешь ночью, вот и не выспалась? Если так, то имей ввиду — я могу стать твоим клиентом, — рука Сашка юркой рыбкой ныряет под юбку Людмилы, и та выныривает из омута памяти.

— Саш, ну что ты за глупости говоришь? Какие могут быть подработки? Приболела немного, вот и сказываются последствия. Сегодня-завтра войду в норму. Ну, Са-а-аш, мне надо идти, а то Павел Геннадьевич спросит о причинах опоздания, и мне придется…

Рука водителя тут же устраивается обратно на рулевое колесо. Как будто была тут вечность. Трус. Трус и подхалим. Поэтому такой и будет всегда в почете у вышестоящих. Поэтому и будет всю жизнь ворчать и жаловаться, но при приближении начальника тут же перестраиваться и лебезить.

Людмила снова мило улыбается

Как же я ненавижу тебя и тебе подобных!

и выходит из машины. Дверь прикрывает с особой тщательностью — все же не дверца холодильника. Впереди рабочий день и…ой, что-то сердце кольнуло!.. и зеленые глаза Фердинанда.

До «Глубоких омутов» день езды и там неизвестно — сколько времени придется пробыть. Это было бы проблемой, если бы не сапоги старого Круатоса. С их помощью можно добраться за час, вот только где этот час перехватить?

Лифт поднимает на седьмой этаж, ползет медленно, будто устал, но все также готов выполнять свою работу. Людмила думает, что многие из стоящих рядом похожи на этот лифт — усталость снедает, но каждое утро они на работе.

Вот и кабинет верховного инкивизитора, вот и «предбанник» его секретаря. Снова дела, снова заботы, звонки и ответы на почту… Все это ожидает впереди, но сейчас Людмила слышит голос Павла Геннадьевича из-за двери кабинета. И голос этот до крайности холоден, такой голос у инквизитора обычно возникает перед тем, как он отошлет проштрафившегося сотрудника на Северный полюс или же на место последнего пребывания. Каждое слово содержит такой концетрат ненависти и ярости, что у Людмилы возникает желание развернуться и бежать со всех ног. Слова падают на голову собеседника, словно капли жидкого азота из прохудившегося баллона.

С кем же он так?

Людмила тихонечко заглядывает в приоткрытую дверь и видит Фердинанда, вольготно развалившегося на кресле. Мужчина улыбается… На красивом лице ни капли страха, будто перед ним выступает бродячий артист, а не верховный инквизитор.

О чем они говорят? На кабинет наложено заклятье неразборчивости и для посторонних ушей слышится лишь монотонное гудение, как возле роя пчел. Для посторонних, но Людмила уже привыкла разбираться в произнесенных звуках. Недаром же столько времени провела в тренировках с кинжалом Харунта. Она складывает пальцы в виде орлиного клюва и шепчет заклинание:

— Дамиаурес.

Заклинание будит артефакт, лежащий на полке в квартире, и тот делится частью силы с хозяйкой. Потом придет отдача, но это будет потом. Звуки проясняются и становятся слышны отдельные слова.

Павел Геннадьевич продолжает говорить:

— … поэтому я считаю, что Властительный Иорданий должен был сразу предупредить о вашем появлении. Иначе это выглядит недоверием и оскорблением своих верных подданных. Чем мы заслужили такое?

— Возможно, дела Властительного Иордания были в тот момент гораздо важнее, чем уведомление своих верных подданных о моем прибытии. А возможно, он всего лишь не посчитал нужным говорить об этом. Ведь только мы знаем, что я из ордена «Очи Господни». Мое признание — это как раз указание на то, что я вам доверяю. Если бы вас подозревали, то вы вряд ли бы сидели в своем кресле…