Святая ведьма

— Чтобы быть свидетелем нашего разговора. Не стесняйся, я знаю, что вы имели связь. Вот только должны были трахнуться в гостинице, где были созданы все условия и где камер гораздо больше, чем у Людочки в квартире. Но ты почему-то отступил, хотя был с ведьмой один на один. Вряд ли твой отец упустил бы такой шанс, — усмехается Павел Геннадьевич.

Фердинанд вскакивает. Лицо его белеет до такой степени, что по цвету может соперничать с потолком.

— Да как вы…

— Не нужно злиться, Фердинанд Сергеевич. Это всего лишь мера предосторожности. Должен же у меня быть небольшой компромат на подчиненного. Или вы действительно думали, будто я настолько глуп, что не пойму

— для чего вы сюда прибыли? Еще бы, молодой, харизматичный, жесткий. А если бы удался поход против тритонов, то вас бы на руках занесли в мое кресло. Атак… Я и розы для Людмилочки подменил на более страстные, и вам в еду кое-чего подсыпал. Вы должны были трахнуть ее прямо там, среди влажных полотенец, в царстве бежевого кафеля.

В голосе Павла Геннадьевича звучат металлические нотки. Теперь перед двумя людьми стоит не хороший друг и товарищ, а жестокий верховный инквизитор. Человек, для которого жизнь остальных ничего не стоит.

Людмила снова выплевывает в его сторону:

— Я ненавижу тебя. И всегда ненавидела.

— Я знаю, Людочка. Я знал это с первого дня, как ты поступила на работу, оттого и было так сладко с тобой развлекаться. Даже иногда представлял на твоем месте сгоревшую мать. Она была той еще шлюшкой, а уж как радовалась, когда к ней в камеру заходили шесть-семь человек… Не дергайся! Есть же поговорка о том, что нужно держать друзей близко, а врагов еще ближе. Ты мой самый сокровенный враг, поэтому мы и были так близки. Неужели тебе не было приятно? — рука Павла Геннадьевича дергает за ворот блузки, и пуговицы весело скачут по поверхности стола.

— Оставьте ее! — выкрикивает Фердинанд.

Павел Геннадьевич с усмешкой смотрит на него. Так может смотреть умудренный жизнью учитель на нерадивого ученика, который пытается показаться умным и всезнающим, а на самом деле всего лишь корчащий рожи. Сколько было таких дерзких и наглых, которые рвались к власти? Много. Но всех их опередил Павел Геннадьевич, и сейчас он не собирается отдавать первенство.

— Фердинанд, у меня есть видеозапись ваших веселеньких потрахушек с той, которая решила стать новой Святой ведьмой. Этого достаточно для того, чтобы послать вас на самую крайнюю точку материка, дабы вы там несли святое слово белым медведям. Скажете, что это любовь? Между инквизитором и ведьмой? Не смешите!

Ноздри Фердинанда раздуваются как у молодого быка перед броском на врага. Людмила замечает, что суставы его пальцев белеют на спинке кресла. Еще немного и он не сдержится.

И что тогда?

— Остыньте, молодой человек. Вы сейчас покинете этот кабинет и напишете заявление по собственному желанию. Уверен, что папа найдет для вас более теплое и удобное местечко. А здесь вы не прижились — здесь нужны зубы и стальные когти. Правда, Людочка? — Павел Геннадьевич гладит девушку по щеке, убирая волосы.

— Я никуда не уйду, — цедит сквозь зубы Фердинанд.

— А ну поднял свою пафосную жопу и пошел вон из моего кабинета! — рявкает Павел Геннадьевич. — Я могу за секунду твою жизнь втоптать в дерьмо, поэтому не доводи до греха! Великий мученик простит мне этот поступок.

Людмила замечает, как рука Фердинанда тянется к треугольнику на шее. Неужели он будет атаковать Павла Геннадьевича? Неужели он заступится за нее. Она чувствует, что затаившийся в груди воздух просится наружу.

Два инквизитора стоят друг напротив друга, и руки на треугольниках. Пока что идет дуэль взглядами и неизвестно — чем она закончится.

Наказание

Говорят, что силы в основном покидают человека за несколько секунд до победы. Вроде бы доплыл до берега потерпевший кораблекрушение, но на последних метрах вода все-таки одолела его. Или путешественник падает за десяток шагов до ручья в оазисе. И уже нет сил подтянуться, чтобы припасть к желанной влаге.

Ведь кажется — вот, достиг, дошел, доплыл, но нет. Именно эти мысли и убивают оставшиеся силы, съедают последний рывок.

Фердинанд опускает голову и, не глядя на Людмилу, выходит прочь. Она еле сдерживается, чтобы не броситься следом. Но нет, он даже не обернулся. Его широкая спина выглядит так жалко, что наиболее органично на ней смотрелся бы плевок промеж лопаток.

Презрительный взгляд Павла Геннадьевича является завершающим штрихом к хлопку двери. Людмила остается наедине с тем, кого все эти годы яростно ненавидела.

Верховный инквизитор склоняет голову набок и снова протягивает ладонь, чтобы погладить Людмилу по щеке. Девушка отстраняется и тогда он бьет наотмашь.

Ладонь жесткая, похожая на деревянную доску. И удар получается хлесткий, заставляющий Людмилу отшатнуться назад. Следом идет еще один удар, от которого перед глазами вспыхивают звезды.

— Милая, не капризничай! Неужели ты забыла, благодаря кому еще жива и можешь носить эти тряпки? — вторая рука снова рвет блузку, и остатки пуговиц отлетают на пол.