Святая Жанна

Кошон(тоже встает, но протестуя). Я не возьму грех на душу. Пусть ее судит церковь. Я же сделаю всё, чтобы спасти ее душу.

Уорик. Мне жаль бедную девушку. Терпеть не могу эти жестокости. Я отпущу ее, если смогу.

Капеллан(непреклонно). Я сжег бы ее своими руками.

Кошон(крестит его). Святая простота!

Картина пятая

Притвор Реймского собора, неподалеку от входа в ризницу. На колонне – одна из перекладин креста Господня. Звуки органа провожают народ из храма после коронации. Жанна на коленях молится возле креста. Она очень красиво одета, но все еще в мужском платье. Орган смолкает, когда в притвор из ризницы входит так же пышно разодетый Дюнуа.

Дюнуа. Хватит, Жанна, довольно молиться. Ты так наплакалась, что непременно простудишься, если будешь стоять здесь на холодных камнях. Все кончилось, храм опустел, зато улицы полны народа. Он требует Деву. Мы сказали, что ты осталась помолиться, но они хотят поглядеть на тебя еще разок.

Жанна. Не надо. Пускай все почести достаются королю.

Дюнуа. Бедняга, своим видом он может испортить любое торжество. Нет уж, милая, раз ты его короновала, доведи дело до конца. (Жанна неохотно слушает его, качая головой. Дюнуа поднимает ее с колен.) Идем, идем! Еще часок-другой, и все будет кончено. Да и сейчас нам куда легче, чем на мосту в Орлеане, правда?

Жанна. Дорогой ты мой, как бы я хотела очутиться с тобой снова там, на мосту. Тогда мы жили вовсю!

Дюнуа. Да, клянусь Богом! И умирали вовсю тоже.

Жанна. Странное дело, Жак, ведь я такая трусиха. Перед битвой боюсь, слова не могу вымолвить. А потом, когда опасность уже позади, становится так тоскливо. Нудно, нудно, нудно.

Дюнуа. А ты, дитя мое Божие, приучайся к воздержанию в войне. Как в питье и пище.

Жанна. Милый, ты меня и вправду любишь… Как товарища по оружию, конечно.

Дюнуа. А тебе ведь нужна моя любовь, бедное ты, простодушное дитя. У тебя не много друзей при дворе.

Жанна. Почему они меня ненавидят, все эти придворные, рыцари, священники? Что я им сделала? Ведь я ничего для себя не просила. Только чтоб сняли с моей деревни военные подати. Зато я принесла им победу и удачу, научила их поступать правильно – ведь прежде они делали столько глупостей! Я короновала Карла и превратила его в настоящего короля. Все почести, которые он раздает, идут ведь им! За что же они меня не любят?

Дюнуа(дразня ее). Эх ты, простота! Хочешь, чтобы глупцы тебя любили за то, что ты показываешь им их глупость? Да разве отжившие свой век старики-военные любят молодых полководцев, которые приходят им на смену? А честолюбивые политики бывают благодарны новичкам, которые отнимают у них бразды правления? Разве архиепископам нравится, когда их сгоняют с алтаря, хотя бы и святые? Да я и сам, будь я тщеславен, ревновал бы к твоей славе!

Жанна. Ты лучше их всех, Жак, единственный мой друг среди всей этой знати. Бьюсь об заклад, что мать твоя была деревенская. Вот я возьму Париж и тоже вернусь к себе на ферму.

Дюнуа. А я не уверен, что они позволят тебе взять Париж.

Жанна(поражена). Как?

Дюнуа. Многие из них, мне кажется, предпочтут, чтобы Париж взял тебя. Берегись.

Жанна. Знаешь, Жак, мир слишком подл для меня. Если меня не прикончат англичане, со мной расправятся французы. Если бы не мои голоса, я бы совсем пала духом. Поэтому я и спряталась здесь после коронации, чтобы побыть одной. Я тебе вот что расскажу, только тебе одному. Голоса мои я слышу в колокольном звоне. Не сегодня, конечно, когда бьют во все колокола, от этого получается один только гам. Но вот тут, в уголке, куда звон проникает словно с небес и долго-долго отдается под сводами храма, или в полях, куда музыка приходит издалека, сквозь тишь лугов, в ней я слышу мои голоса. (Соборные часы отбивают четверть.) Тихо! (Она натянута как струна от восторга.) Слышишь? «Дитя Божье» – совсем как ты меня зовешь… Когда пробьет полчаса, они мне скажут: «Будь смелой, иди вперед». Пробьет три четверти, и я услышу: «Я твоя опора». Но только тогда, когда пробьет час, – большой колокол ударит: «Бог спасет Францию». И вот тогда…