Святилище любви

Драконт смотрел на короткие темно-рыжие пряди, облепившие мокрую голову, на бледные веки, на темные полукружья вокруг глаз и закушенные губы, на которых уже проступила белой коркой засыхающая морская соль.

Девушка была еще молода, с белой кожей, обожженной, но не спаленной солнцем. Значит, ее не слишком долго носило по волнам, догадался Драконт, продолжая жадно разглядывать спасенную.

Она на мгновение открыла бессмысленные глаза – того туманно-зеленого цвета, каким бывает море, когда над ним реет утренняя дымка.

Зрачки ее были крошечными, она в своем полубеспамятстве вряд ли кого-то успела увидеть, прежде чем опустила веки, однако Драконту показалось, будто девушка посмотрела прямо ему в глаза.

Да что в глаза! В душу… и взгляд этот пронзил его, как стрела.

Он не мог оторваться – трогал, гладил, тискал ее глазами…

Ноги длинные, как у бегуньи, впалый живот, узкие бедра, а грудь едва ли не пышней, чем у Фэйдры. Золотистый поясок был так тонок, что казался нарисованным на теле.

Рыжие влажные завитки курчавились в межножье, и Драконт чуть не лишился сознания от внезапного приступа такого возбуждения, какого, казалось, не испытывал еще никогда в жизни.

Он может умереть на месте, если не овладеет этим бессильным телом, так, по традиции, владеют спасенными из волн женщинами изголодавшиеся по плоти мореходы!

Но ведь он не изголодался по плоти. Он только что отверг Хели и Фэйдру…

Лишь воспоминание о том, что он – Главк, владелец этого судна и один из самых знатных людей Коринфа, удержало Драконта от того, чтобы прямо сейчас, прилюдно, потеряв всякий стыд, задрать хитон – и воткнуть свой отяжелевший жезл между ног этой жалкой рабыни, нащупать жадной рукой эти мокрые рыжие завитки и через миг излиться в ее лоно с воплем почти звериного восторга.

Нет, не здесь.

Через мгновение в своем шатре он получит все, что хочет, и ему наплевать на то, как будут перемигиваться и о чем станут перешептываться за его спиной мореходы, гребцы, капетаниос, Мавсаний и Фэйдра с Хели!

Он уже приоткрыл рот, чтобы приказать перенести девушку в шатер, как вдруг Мавсаний коснулся сзади его плеча и шепнул так тихо, что его мог услышать только Драконт:

– Она настолько изнурена, что погибнет, как только ты овладеешь ею, господин.

Драконт повернулся, незрячими, пьяными глазами уставился на сверх всякой меры проницательного раба… Потом он покачнулся, и Мавсаний увидел, что взгляд его господина обретает осмысленное выражение.

Драконт глубоко вздохнул, потер лоб и ушел в шатер, буркнув:

– Позаботься о ней. Я хочу, чтобы она осталась жива.

Мавсаний обтер пресной водой лицо и тело спасенной, смывая белые разводы морской соли, опрокинул сосуд на ее голову, чтобы смыть соль с волос. Девушка тяжело вздохнула, но не очнулась. Вслед за тем Мавсаний велел перенести ее к другому борту и натянуть над ней полог, чтобы скрыть от палящих лучей солнца и любопытных взглядов гребцов.

Затем он развел теплой водой козье молоко, которое очень любил Драконт и которое отлично сохранялось во время пути в особом леднике, нарочно для этого устроенном на галере.

Лед привозили с горных вершин, а потом держали его в ямах или пещерах, выложенных соломой и деревом. Так он мог лежать месяцами! Для сохранения молока Драконт обычно возил с собой на галере большой деревянный ларь со льдом.

Мавсаний осторожно, по капле, вливал целебную смесь в рот девушки, заботливо поддерживая ее голову, и вспоминал свой сон.

Минувшей ночью привиделось ему, будто на галере – прямо на палубе! – распустился удивительный цветок с разноцветными лепестками. Откуда он там взялся, никто не знал. Цветок напоминал радугу, и все любовались им, особенно сильно был очарован господин, а Мавсаний – единственный из всех! – совершенно отчетливо видел, что среди лепестков затаилась маленькая змейка – такая же разноцветная, радужная, как сам цветок. Мавсаний хотел сорвать цветок и выбросить его вон, пока змейка никого не укусила, однако господин не позволял ему это сделать. А когда Мавсаний начал настаивать, господин ударил его по лицу. Мавсаний упал на палубу, и в это мгновение змейка соскользнула с цветка и оказалась на его груди. Подняла головку к самому его лицу, готовясь укусить…

А что было дальше, Мавсаний не помнил. Как будто туманом память затянуло! Так ведь довольно часто бывает: чем сильнее стараешься вспомнить сон, тем больше забываешь.

Хотя что там могло случиться? Конечно, змея его укусила – и он умер.

Пусть и во сне, однако хуже такого сна трудно себе вообразить!

Конечно, утренние заботы заставили Мавсания позабыть ночное видение, но сейчас оно вспомнилось, потому что сон начал сбываться! Вон он, цветок, который внезапно распустился на палубе! И господин им очарован…

Что же будет дальше?!

Мавсаний очень хотел бы подлить в молоко, которое плескалось в чаше, яду… И никогда в жизни он ни о чем так не жалел, как о том, что остановил господина, когда тот хотел овладеть этой едва живой девкой.

Для них для всех было бы лучше, если бы она умерла!