Святилище любви

Мавсаний не знал почему, но не сомневался в этом, и сердце его горело от ненависти к ней и от страха за обожаемого господина.

Троада

Услышав восторженный крик Никареты, все уставились на просто одетого юношу, застывшего в толпе гостей.

– Какой же это Скамандр? – хмыкнул стоящий рядом с ним плечистый мужчина с сильными руками. – Его зовут Аргирос! Он пришел со мной из Беотии, это мой подручный, ученик. Я ваятель – высекаю статуи из камня – и хотел насладиться в Троаде зрелищем останков древних храмов, которые некогда были славны изображениями богов. Я, видите ли, в своем творчестве пытаюсь следовать старым образцам…

Похоже, этот беотиец очень любил поговорить, но сейчас его речи мало кого занимали.

– Что ты сказала? – не слушая его и люто глядя на Никарету, взревел Влазис, который, даром что был косноязычен, соображал очень быстро. Пока прочие еще только пытались понять, в чем вообще дело, он уже смекнул, что к чему. – Ты отдала свою девственность этому мужчине?! Ты с ним переспала?!

Услышав его возмущенный крик, Скамандр воровато огляделся – и вдруг ринулся бежать так стремительно, что через миг скрылся из виду.

– Держите его! – завопил Влазис, да где там! Юноши и след простыл!

– Нет, Скамандру до него далеко! – снова хмыкнул ваятель. – Ваш Скамандр еле ползет по своему руслу, словно дряхлый старикашка, а Аргироса и верхом не догонишь!

Вокруг захохотали. Собравшиеся явно забавлялись неожиданным поворотом дела.

Только жениху с невестой и их родне было не до смеха.

– Да нет, этого не может быть! – воскликнула мать Никареты, глядя на дочь так, словно увидела ее впервые – и никак не могла поверить своим глазам. – Ты не могла быть такой дурой, чтобы возлечь с ним! Это же обыкновенный человек!

– Но ты же сама учила меня нырнуть – и отдаться объятиям бога! И ноги пошире раздвинуть, чтобы его волна достигла самой глубины моего лона, – попыталась защититься Никарета. – Я так и сделала… и он обнял меня, и взял меня в воде!

– В воде! – брезгливо возопил Влазис, который, как всем было известно, боялся воды и по этой причине даже в лохани мылся нечасто, не говоря уже о том, чтобы плавать в реке. – Вы спаривались, как лягушки! Нет, как, как…

– Нет, потом он владел мною и на берегу! – запальчиво воскликнула Никарета. – И я уснула в его объятиях, а когда проснулась, его уже не было. Поэтому я и заплела плексиду, матушка, – повернулась она к Таузе, – ведь я уже утратила девственность, но ты велела снова распустить волосы, чтобы заплести косу только после брачной ночи с Влазисом.

– Ага! – закричал Мназон, отец Влазиса. – Ты отлично знала о том, что случилось, Тауза! Ты решила подсунуть нам подпорченный товар! Смотри, теперь не миновать тебе платить пеню за то, что твоя дочь развязала свой девичий пояс не с законным мужем, а с каким-то проходимцем![33]

Тауза в ужасе всплеснула руками: ей, вдове, собрать пеню было бы немыслимо! На что кормить детей?! Они жили на те крохотные деньги, которые зарабатывала Никарета, искусно плетя из кожи и украшая красивыми камнями сандалии, однако и кожа, и камни сами по себе стоили так дорого, что мастерство это плохо окупалось. Тауза безумно радовалась, что, наконец, сбудет с рук старшую дочь, на которую уже чаще, чем на нее саму, заглядываются мужчины, да еще так удачно сбудет! Тауза надеялась, что девчонка принесет в дом богатство, а что получается? Никарета несет разорение!

– Я и знать ничего не знала, Мназон! – вскричала Тауза, рыдая. – Не губи меня и моих детей! Я думаю, что моя дочка врет. Она ведь совсем неопытна… Наверное, после купания в Скамандре она заснула на берегу, вот ей и приснился этот мужчина.

– Невесте накануне свадьбы должен сниться только жених! – наставительно буркнул Влазис, однако Никарета глянула на него презрительно:

– Нет, ты мне не снился. А тот красавец был со мной наяву, а не во сне!

– Молчи, молчи, ради всех богов! – простонала мать, пребольно пихнув ее в бок. – Соври, что ты все это выдумала по дурости! Я научу тебя, как ночью отвести глаза Влазису, чтобы он подумал, что именно он перелез через твой забор.

Однако было уже поздно: Влазис (он, вне себя от ярости, сорвал с головы венок из роз, растоптал его и наконец-то перестал чихать) вместе с отцом потребовали, чтобы позвали местную повитуху, которая здесь же, прилюдно, должна была убедиться сама – и убедить всех собравшихся в том, что сыну одного из самых богатейших в Троаде людей собирались подсунуть подгулявшую невесту.

Со всех сторон неслись крики: насмешливые, возмущенные, издевательские, сочувственные, – и Никарета наконец-то поняла, что навлекла на себя немалую беду. Опьянение, из-за которого она пустилась откровенничать, ушло, и ей стало по-настоящему страшно.