Святитель Феофан Затворник и его учение о спасении

По своему устройству Вышенская пустынь представляла собой общежительный монастырь. Устав и обычаи ее отличались большой строгостью. О порядке жизни иноков преосвященный Феофан сам сообщает в письме к митрополиту Исидору: «Монастырские порядки здесь прекрасные, братия хорошая. Служба долговата… утреня в 3 часа. За нею тотчас — ранняя. Поздняя — в 8–м. Вечерня — в 4. В 7 еще собираются помолиться на сон. Есть труженики крепкие, которые все службы выстаивают и не присядут, серчают даже, если кто попросит присесть. Посему Выша — преутешительная и преблаженная обитель» [18].

Жизнь иноков текла по уставам древнего пустынножительства. Поселившись в обители и близко познакомившись с ее внутренним распорядком, святитель в сентябре 1866 года писал Н. В. Елагину: «Мне здесь крепко хорошо. Порядки здесь истинно монашеские. Из братии есть лютые подвижники… образчик — 80–летний старик — никогда не присядет в церкви и ворчит на других за это. Служб у нас соберется 8—10 часов. Начинаются с 3 часов утра. Последняя бывает в 7 часов вечера. Пение саровское» [144, с. 28].

Строй иноческой жизни каждой обители, по убеждению епископа Феофана, прежде всего держится настоятелем ее. «У нас по монастырю так тихо, — писал он, — что дивиться подобает. Это дело нашего аввы (архимандрита Аркадия) [19]. Он очень молитвенен и, кажется, приял дар непрестанной молитвы» [139, с. 153]. «Монашество!.. Все зависит от настоятелей. Пошлет Бог хорошего, все добре. Не такого — все вверх дном, — У нас, например, рай растворенный… Такой глубокий мир!» [144, с. 230].

Святитель до самого конца своей жизни чувствовал себя вполне счастливым на Выше. «Вы меня называете счастливым. Я и чувствую себя таковым, — писал он, — и Выши своей не променяю не только на Санкт–Петербургскую митрополию, но и на патриаршество, если бы его восстановили у нас и меня назначили на него» [138, с. 35]. «Вышу можно променять только на Царство Небесное» [145, с. 5].

В первые шесть лет своего пребывания в Вышенской пустыни преосвященный Феофан не уединялся окончательно от других. Главным занятием его в это время была молитва и богослужение. Он твердо помнил заповедь киевского старца Парфения, что одно нужнее всего: молиться, и молиться непрестанно умом и сердцем Богу. Очевидец, один из иноков Вышенской обители — игумен Тихон (Цыпляковский), сказал, что святитель «горел, как свеча или неугасимая лампада пред ликами Христа, Богоматери Заступницы и святых Божиих» [179].

Вместе с иноками обители он ходил ко всем церковным службам, а в воскресные и праздничные дни сам совершал литургию соборно с братией. Благоговейным служением епископ Феофан доставлял духовное утешение всем присутствующим в храме. Игумен Тихон впоследствии вспоминал: «Едва ли кто из нас, иноков вышенских, когда‑либо слышал во святом алтаре какое стороннее слово из уст святителя Феофана, кроме последования богослужебного. И поучений он не говорил, но самое служение его пред престолом Божиим было живым поучением для всех. Бывало, среди верующего простого народа только и слышны сердечные вздохи умиления и возгласы: «Господи, помилуй!» [Там же].

«Преосвященный, — говорит другой очевидец, бывший при святителе Феофане иподиаконом, — облаченный в архиерейские ризы, был олицетворенное благоговение, Божий страх, полнейшая в себе собранность. Лицо его, по мере приближения к главным моментам священнослужения, делалось светлее и червленелось от внутреннего исполнения благости Господней. По причащении Святых Таин он всецело проникался миром внутренним Христовым, облекался кротостью и смирением» [181].

Равным образом и когда святитель Феофан не служил сам, а лишь посещал богослужение в храме обители, молитва его была в высшей степени поучительна. Святитель закрывал глаза ради собранности ума и сердца и весь отдавался сладостной беседе с Богом. Глубоко погруженный в молитву, он как бы совершенно отрешался от внешнего мира, от всего окружающего. Нередко случалось, что инок, подносивший ему в конце литургии просфору, стоял несколько времени, дожидаясь, пока великий молитвенник снизойдет духом в наш дольний мир и заметит его [179).

С таким же усердием молился подвижник и в своей домашней церкви. Один из родственников, удостоившийся счастья молиться со святителем в его келейном храме, пишет: «Накануне (воскресения) всенощную в церковке совершал иеромонах–старичок, несколько певцов пели. Сам Владыка стоял посреди церкви со служебником в руках, мы стояли несколько в стороне, но так, что лицо молящегося святителя видно было. Взор его был направлен на иконы, но заметно, что он созерцал нечто высшее, духовное, на лице показалась краска, какая является во время духовного просветления. По всему видно, что святитель совершал умносердечную молитву, сопровождаемую иногда поклонами. Так простоял он всю службу, не садясь, хотя стул стоял возле, куда он клал служебник» [201, с. 121–122].