Святитель Григорий Богослов

Почти одновременно с этими Словами произнесено Григорием первое Слово о мире — по поводу воссоединения с епископом Назианзским, отцом св. Григория, монахов, отделившихся было от него по причине подписания старцем полуарианского символа веры. Горячее желание этого воссоединения Григорий высказывал еще в Слове на Юлиана[791]; теперь, когда это желание его исполнилось, проповедник приветствует его как благо Церкви. После вступления, в котором проповедник хвалит назианзское монашество и говорит о значении учительного слова в христианстве вообще и в частности для него самого лично, он произносит «благодарение» Богу за состоявшееся воссоединение отделявшихся и предлагает «увещание» к всегдашнему миру в Церкви. Говоря об отделившихся от единства Церкви в Назианзе, избравших для себя пастырей независимо от местного епископа, и о том, что при воссоединении эти пастыри были приняты с любовью, как поставленные ради благочестия и в пособие страждущему Православию, ибо хотя они и возмутились за отеческое наследие, но возмутились братски, а не злонамеренно, проповедник замечает: «Вражду их мы не похвалили, но ревность одобрили, ибо несогласие за благочестие гораздо лучше согласия по какой-либо страсти. Таким образом самую потерю обратили мы себе в приобретение, покрыв любовью умышленное ими против нас и в том одном изменив порядок, что не благодать последовала за избранием, но избрание за благодатью…»[792]. Учение о мире изложено в кратких чертах, но сильно и полно. Необходимость его доказывается, во-первых, обязательностью для людей подражать Богу и «существам божественным». Затем — с прекращением мира и мiр перестает быть мiром. Миром поддерживаются, а от несогласия приходят в расстройство города, царства, войска, дома, супружества, дружеские союзы. Но не всяким миром надобно дорожить. Есть прекрасное разногласие и самое пагубное единомыслие; должно любить добрый мир, имеющий добрую цель и соединяющий с Богом. Не хорошо быть и слишком вялым, и слишком горячим, по мягкости нрава со всеми соглашаться и из упорства со всеми разногласить. Когда идет дело о явном нечестии, тогда должно лучше идти на меч и огонь, не смотреть на требование времени и властителей и вообще на все, нежели приобщаться лукавой закваски и прилагаться к зараженным. Всего хуже бояться чего-либо более, чем Бога, и по сей боязни служителю истины стать предателем учения веры и истины. Но когда огорчаемся по подозрению и боимся, не исследовавши дела, тогда терпение предпочтительнее поспешности и снисходительность лучше настойчивости. Лучше и полезнее, не отлагаясь от общего тела, как членам оного, исправлять друг друга и самим исправляться, нежели, прежде времени осудив на отлучение и тем разрушив доверенность, потом повелительно требовать исправления, как свойственно властелинам, а не братиям.

После Слов против Юлиана и о мире в истории проповеднической деятельности Григория существует пробел в целых шесть лет (363–369 годы). Судя по тому, что, по словам самого Григория в надгробном Слове младшему брату своему Кесарию (369 год), этот последний жаловался, что Григорий скрывает дар слова, и затем этот дар открылся на нем (то есть по случаю смерти Кесария), а также судя по тому, что данное Слово Григорий называет начатками своих речей[793], можно думать, что в этот шестилетний период св. Григорий или вовсе не говорил проповедей, или говорил очень мало. Подобным образом в «Слове по рукоположении в епископа Сасимского» Григорий говорит, обращаясь к Василию: «Вот тебе сверх прочего и Слово, которого ты, зная, домогался и которое хваля осыпал меня, коснеющего в безмолвии, частыми и густыми снегами слов твоих…»[794]. В «Слове защитительном по возвращении» подобным образом проповедник говорит: «Разрешено тобой [отцом Григория, через посвящение во епископа] мое молчание, на которое ты жаловался»[795]; и еще: «Доселе не уделял я слов моих даже друзьям и братьям»[796].