Святитель Григорий Богослов

В Слове на посвящение проповедник такими чертами характеризует Василия как епископа: «Научи меня своей любви к пастве, своей заботливости о ней и вместе благоразумию, внимательности, неусыпности, покорности плоти твоей, с какой она уступила духу… при кротости — строгому обращению, при производстве дел — веселости и спокойствию… своим ратованиям за паству и победам, которые одержал ты во Христе. Скажи, на какие пажити водить стадо, к каким ходить источникам или каких избегать пажитей и вод; кого пасти палицей и кого пасти свирелью; когда выводить на пастбища и когда созывать с пастбищ; как вести брань с волками и как не вести брани с пастырями, особенно в нынешнее время… как изнемогшее поднять, падшее восставить, заблуждающее обратить, погибшее взыскать и крепкое сохранить… [чтобы] не стать худым пастырем, который млеко ест, волной одевается, тучное закалает или продает, а прочее оставляет зверям и стремнинам и самого себя пасет, а не овец…»[802]. В Слове, сказанном Григорию Нисскому, заслуживает внимания параллель: два брата-епископа Василий с Григорием и Моисей с Аароном.

После того как Григорий, отказавшись управлять церковью Сасимской, возвратился из уединения к отцу и тот сделал его своим помощником, Григорий сказал в церкви Слово, в котором, между прочим, говорил: «Мне сделано принуждение, друзья и братья, сделано старостью отца и благосклонностью друга. Помогите мне, подайте руку угнетаемому и увлекаемому то собственным желанием, то Духом! Одно предлагает мне бегство, горы и пустыни, безмолвие душевное и телесное. А Дух требует, чтобы я выступил на средину, принес плод обществу, искал для себя пользы в пользе других, распространял просвещение, приводил к Богу люди избранны…»[803]) «…полезнее и безопаснее начальствовать желающим и над желающими. Да и по закону нашему должно водить не насильно и не нуждой, но волей. И другое начальство не может утвердиться принуждением: управляемое с насилием при всяком удобном случае старается освободиться; тем паче наше не столько начальство, сколько детовождение всего более соблюдает свободу. Ибо тайна спасения для желающих, а не для насильствуемых… Да превозможет то, что для вас и для меня будет полезно, и делами нашими да управит Дух…»[804].

В «Слове на рукоположение Евлалия в епископа Доарского» прекрасны замечания, что «благодарить богато ничто не препятствует и малым» и что «ничто великое не бывает без искушения и испытания, ибо по естественному порядку маловажное сопровождается удобством, а высокое — трудностью»[805].

Неизвестен с точностью год произнесения Григорием одного из его лучших Слов — о любви к бедным (приблизительно около 373 года); сказано в Василиаде — госпитале, устроенном Василием близ Кесарии. «Братия и соучастники бедности (ибо все мы бедны и имеем нужду в благодати Божией…)! Примите слово о любви к бедным не с бедным, но с щедролюбивым расположением духа, да наследуете богатство Царствия. А вместе помолитесь, чтобы и я мог предложить вам богатое слово, мог напитать ваши души и раздробить алчущим хлеб духовный, или, подобно древнему Моисею, низводя, как дождь, пищу с неба и подавая хлеб ангельский, или насыщая немногими хлебами в пустыне многие тысячи, как после Иисус, Истинный Хлеб и истинной жизни Виновник»[806]. Таково начало проповеди, которое можно рассматривать как истинный образчик ораторского остроумия Григория. «Все добродетели прекрасны, — говорится далее, — но всех выше и лучше — любовь к бедным, сострадание к тем, кто одного с нами рода. Праведный Мздовоздаятель ни за что так не награждает Своим человеколюбием, как за человеколюбие. Мы должны являть милосердие всем бедным и по какой бы то ни было причине страждущим; должны, как люди, всем людям благотворить, какая бы ни заставляла их нужда искать помощи — вдовство или сиротство, изгнание из отечества или жестокость властителей, наглость начальствующих или бесчеловечие собирателей податей, убийственная рука разбойников или алчность воров, опись имения или кораблекрушение»[807]. Превосходно изображение внешнего и внутреннего состояния прокаженного, его беспомощности, непостоянства земного счастья, жестокосердия богачей. Параллельное изображение излишеств и роскоши богача и нужд бедняка по силе обличения и полноте и вообще по степени достоинства совершенно однородно и одинаково с подобными же изображениями Василия. «Для них [бедных] много значит утолить жажду и водой, а у нас пенится в чашах вино: пей до упоения!.. Да еще одно вино отошлем назад, другое похвалим за его запах и цвет, о третьем начнем с важностью рассуждать, и беда, если кроме своего отечественного не будет еще иностранного вина, как иноземного завоевателя! Ибо нам непременно должно вести жизнь роскошную и превышающую нужды или, по крайней мере, славиться такой жизнью, как будто стыдно, если не будут почитать нас порочными людьми и рабами чрева и того, что хуже чрева!»[808] Подобных бытовых черт немало в обширном «Слове о любви к бедным».