Святитель Игнатий - Богоносец Российский

Из подобных писем становится очевидным, чем жила в монастыре душа подвижника Божия, что воспевала, как постоянно стремилась горе, невзирая на неустанные и великие внешние заботы и труды, невзирая и на непрестающие скорби. Отсюда и рождалась духовная любовь к человеку, отсюда оживали все поучения святых Отцов древнего Востока и Византии, отсюда живым становилось и восприятие того старческого руководства, навыки которого получены были от старца Леонида — ученика учеников преподобного Паисия Величковского.

«...Для совета, для руководства недостаточно быть благочестивым,— пишет преосвященный Игнатий некоей духовной особе,— надо иметь духовную опытность, а более всего духовное помазание. Таково об этом предмете учение Писания и Отцов. Советник благочестивый, но неопытный, скорее может смутить, нежели принести пользу. Не только из среды мирян,— из среды монашествующих крайне трудно найти советника, который бы, так сказать, измерил и вывесил душу, с ним советующуюся, и из нее, из ее достояния, преподал бы ей совет»[72].

Из последних слов очевидно, какой опыт в руководстве душ был выработан Святителем за многие годы его настоятельства в монастырях — Лопатовом и Троице-Сергиевой пустыни, а также при его управлении Николо-Бабаевским монастырем. Это было то подлинное духовное сокровище, которое могло быть преподано людям для их верного и твердого, непреложного спасения во Христе, Господе нашем. В этих словах — вершина мудрости старчества, этого по сути своей премирного устроения спасения и правды Божией.

«Ныне советники и руководители,— продолжает Владыка строки своего письма,— больше преподают совет из себя и из книги. А первого рода совет... особенно полезен и действителен; он очень близок к душе, ищущей приютиться под сению совета,— своего ей; это она чувствует. Св<ятой> Исаак сказал: “Ничего нет каждому полезнее, как совет свой”. А совет чуждый, хотя по-видимому состоящий из благих и разумных слов, приносит душе лишь мучение, расстройство»[73].

В Николо-Бабаевском монастыре, как и всегда в жизни Владыки, его ожидали большие труды по восстановлению почти полностью разрушившихся зданий храма и келлий. Уже с весны 1862 года начались восстановительные работы, на проведение которых были внесены и личные деньги Святителя, полученные им за его драгоценную панагию. Явлена была помощь Божия и в явившихся пожертвованиях, дело восстановления обители шло успешно, почему Владыка и начал развивать свою заветную мысль о создании нового храма в честь Иверской иконы Божией Матери вместо разрушенного. Вместе со знаменитым петербургским архитектором[74], преосвященный епископ Игнатий внес сюда личную идею: купол нового храма знаменовал собою корону или митру архиерейскую — и возвышаясь над всею окрестностью, должен был оживить и возвысить берега Волги.

О своей жизни на Волге Владыка писал своим близким, еще находясь в Бабаевском монастыре на отдыхе в 1847 году. Его вдохновенное описание природы также временами приближалось к духу пророков и прозорливцев. «Чем обширнее пространство, занимаемое ландшафтом,— пишет Владыка при созерцании волжских просторов,— тем великолепнее зрелище. Хороши красоты, которые человек может выразить, описать словом, но несравненно выше те, которые превышают слово, приводят сердце в восторг, а ум как бы лишают способности действовать»[75].

В другом письме Святитель непосредственно выражает свое восхищение местоположением Бабаевского монастыря. «Какой воздух! — восклицает он.— Какие воды, какие кристальные, ключевые воды! бьют, кипят из горы... Какие рощи... с вековыми дубами! какие поляны! какая Волга! какая тишина! какая простота!»[76]. «Благодарю милосердого Господа, приведшего меня отдохнуть в уединении... Уже не незнакомы мне чувства, посещающие человека в уединении... <...> Оно делает жителя безмолвной келлии жителем... рая,— вводит его в новый мир, пред которым здешний мир очень тесен, ничтожен. В тишине безмолвия душа плавает как бы в каком необъятном пространстве, смотрит на минувшее, на настоящее, на землю, на небо, на время, на вечность. Так в ясную погоду гуляет орел в недосягаемой высоте, в прозрачной лазуревой бездне»[77].

Строки эти, будучи строками вечными, не уступают в своей красоте и выразительности лучшим образцам классического слова!

В трудах по монастырю и постройке нового величественного храма, в работе над рукописями и в редактировании своих произведений, в окормлении близкого ему духовного братства, в большом внимании, которое уделялось письмам и ответам на них, текли дни епископа Игнатия, когда сердце его стало извещаться о близком его переходе в мир иной, мир, так им приемлемый и любимый. Своим близким, ссылаясь на святителя Тихона Задонского, Владыка говорил, что тому было обещано скончаться в день недельный. Не говоря о себе, Святитель изрекал: «Значит, и готовиться на каждое воскресенье»[78].