— Ой, благодарствую! — тут же выхватила петушка у него из рук Федоська. — А я как раз таких люблю! А у нее зубы болят, — покосилась она на Снеженику и мило улыбнулась.
Князь немного растерялся.
— Кстати, — спохватился он, — забыл представиться — Василий Юрьевич! А вы?
Он, рисуясь, протянул руку Снеженике.
— А я Федосья! Очень приятно! — вновь опередила ее шустрая подружка, пожимая пальчиками его руку, и вдруг резво подцепила его под локоток: — А что, князь, говорят, театру сегодня привезли, пойдемте посмотрим?
Снеженику при этом она незаметно оттеснила плечиком. Та спускать не собиралась, открыла рот, чтобы возмутиться, но тут мимо со свистом пронеслись сани, запряженные… быком! Выкрашенная в красный цвет дуга, ленты на рогах… Парни в санях смеялись и заливисто свистели, за ними вслед, захлебываясь лаем, неслись собаки.
Запас терпения Звездоцапа достиг своего предела. Не в силах больше сдерживать задор, он выдрался из рук Снеженики и спрыгнул в снег. Расправил крылья и что есть духу припустил следом, включаясь в общее веселье.
— Стой! — завопила та, кидаясь за ним, но угодила в толпу ряженых.
Парни и девки в меховых накидках, с рогами и разукрашенными масками на голове изображали нечисть и кикимор. Они мычали, рычали, пугая селян, у одного вместо шапки красовался бычий череп.
Толпа «нечисти» с визгом и гиканьем подхватила Снеженику, Федоську и князя и затянула в дикий хоровод. Откуда ни возьмись появились цыгане. Пестрые юбки замелькали в воздухе, загромыхали медяки на ожерельях. В центр круга выпихнули мужика с медвежьей шкурой на голове. Он стянул ее и расплылся в пьяной улыбке:
— Барин, а весело-то как!
— Ефим! — возмущенно взвизгнул князь. — Ты какого лешего тут делаешь? Коня поймай! В Сосновку ехать надо!
Он растолкал толпу, вытаскивая за шиворот Ефима, который, судя по всему, пребывал далеко в нирване. Потом сам поймал коня и сунул поводья в руки Ефиму:
— Запрягай! Сударыня, — это уже к Снеженике, — как поеду обратно, обязательно навещу!
— Зачем? — немного растерялась та.
— Мне может потребоваться ваша… помощь, — князь поиграл бровью и скрылся в толпе.
— Только попробуй! — сквозь зубы процедила Федоська, провожая его взглядом. — Так разукрашу — вовек не забудешь! Он не по тебе!
— По тебе ли? — ехидно усмехнулась Снеженика.
Этот хлыщ ей и даром не сдался, но позлить Федоську страсть как хотелось. Та уже пыхтела как паровоз. Воображение подкинуло картинку: они с Федоськой катаются по снегу, таская друг друга за косы, вокруг смеются люди, лают собаки, скоморохи люто завидуют, а Димитрий разочарованно качает головой. Синяк под глазами, клок выдранных волос в руках, рассыпанные бусы на снегу… Финал. Аплодисменты.
Федоська, судя по всему, подумала о том же, поэтому грозно полыхнув глазами, развернулась и зашагала прочь.
Снеженика оглянулась в поисках своих. Девчат и след простыл — наверняка театру побежали смотреть. Дед Данила обнаружился за накрытым столом. Он восседал у самовара и воодушевленно играл бабкам на гармони, те млели и охотно подпевали. Димитрия нигде не было видно, зато рядом вещала бабка Матрена, взахлеб докладывая новости всем любопытным:
— Какого-то дурня прислали — грамоте не обучен, манер не знает. Молодой да бестолковый аки пень дубовый. Говорит не по-людски, двух слов связать не может. Его даже Глашка Данилова за пояс заткнула.
— Дык енто он петуха ее испужался!
— А петухов от него прячьте, сказал, подати собирать будет, с кажного двора по петуху, ага! Себе на пропитание. А Ермолая Потапова, почти покойного, дорогу на мельницу расчищать отправит!
Снеженика закатила глаза к небу. Во дает бабка! Отсюда и повелась, наверное, игра в испорченный телефон. Но что же делать дальше? Она призадумалась. Можно присоединиться к девчатам, хотя здорово распирает поискать Димитрия, но нужно сначала отловить Звездоцапа…
— Барин тонет! — вдруг истошно заголосили в толпе. Все засуетились, кто-то взвыл, бабы ахнули. — Почти весь утонул! Не уберегли посланника царского!
_________
Глава 22
— Барин тонет! — толпа рванула к речке. — Ой, батюшки, что деется!
Снеженика подцепила юбку и заторопилась вслед за всеми. Когда он успел-то? Только что тут был, глазки строил!
Селяне столпились на берегу, в глазах у баб читался ужас.
Деревянные сани медленно уходили под треснувший лед прямо на середине реки. Они надсадно скрипели, проседали, кренились на левый бок и на глазах погружались в ледяную воду.
На крик сбежался и сосновский люд с другого берега: дети, бабы, рыбаки. Народ галдел, суетился, бегал взад-вперед, но лезть на лед никто не решался. Все с любопытством смотрели на дорогие сани и рвущего жилы коня, что отчаянно пытался выбраться из ледяной ловушки. Коня держал под уздцы уже протрезвевший Ефим и отчаянно тащил его из воды. Ледяное крошево летело из-под копыт, конь бился и фыркал, стреляя полными ужаса глазами.