Свято место пусто не бывает: история советского атеизма

Все меньше ясности было и по вопросу о том, какую значимость партия на самом деле придает атеистической работе. Окулов доказывал, что даже если партия говорит о необходимости выработки научного мировоззрения, атеистическая работа для местных партийных органов остается далеко не самой приоритетной задачей. Он описывал ситуацию, с которой обычно сталкиваются представители центральных атеистических структур, когда во время поездок по стране они встречаются с местными партийными работниками: «Приходят в партийную организацию и спрашивают, кто сейчас отвечает за атеистическую работу? Называют Ивана Ивановича. А почему он, а не кто-нибудь другой? Да потому что, если поручить Ивану Ивановичу организационную работу, то он ее завалит. Дать ему партийное просвещение, также завалит, а тут делать нечего, вот мы и поручили это дело». Другой сотрудник атеистического аппарата описывал ситуацию так: «Говорят, что такое религия, за это особенно ругать не будут, а за другое будут. И пускают это дело на самотек». В результате, несмотря на значительные усилия и ресурсы, затраченные на подготовку кадров, в атеистическом аппарате по-прежнему недоставало квалифицированных сотрудников889.

Как центральные, так и местные атеистические кадры были разочарованы тем, что позиция партии в отношении религии по-прежнему оставалась колеблющейся, и это означало, что атеистические кадры часто оказывались не на той стороне генеральной линии. Как сформулировал это один сотрудник атеистического аппарата, сегодня ты можешь назвать верующего «религиозным фанатиком», а завтра тебя обвинят в «нарушении свободы совести»890. Общее настроение атеистического истеблишмента выразил Евдокимов, заместитель директора Института научного атеизма, рассказавший, что после недавней встречи один местный сотрудник заявил: если раньше по крайней мере общее направление атеистической работы было «более или менее ясно», то «теперь вообще ничего не ясно»891.

И наконец, сотрудники атеистических структур начали сознавать, что совмещать две роли – партийных пропагандистов и ученых-обществоведов – становится все труднее. На семинаре по атеистической работе в 1979 г. Курочкин, один из заместителей директора ИНА, задал важный вопрос: «Не слишком ли жесткой и прямолинейной в нашей стране выглядит связь партийных организаций с проблемой атеизма и преодолением религии? Каким образом надо сделать нашу пропаганду, чтобы пропаганде преодолеть жесткость и прямолинейность, которая в определенном случае может служить поводом для выпячивания религиозного вопроса на первое место, отнюдь, как говорил Ленин, ему не принадлежащее?»892 В какой-то мере это был призыв делать упор на позитивное содержание атеизма, а не на антирелигиозную пропаганду. Однако внимание Курочкина к тому, как «выглядит» атеистическая работа, свидетельствует также о растущем беспокойстве атеистических кадров, вызванном изменениями глобального политического ландшафта, поскольку эти изменения – наряду с консолидацией правозащитного движения, добивавшегося свободы религиозных убеждений в странах социалистического блока, – привлекали все большее и большее внимание международных кругов к положению религии в СССР893.

Воинствующая религия

К концу 1970‐х гг. насущной проблемой для советского государства, наряду с идеологической индифферентностью населения, становится возвращение религии в общественную жизнь. Религия начинает вновь быть заметной на мировой арене и превращается в предмет политических дебатов в самых разных контекстах: от повышения активности религиозных правых в США до мобилизации религиозных объединений для защиты прав человека (особенно после подписания Хельсинкского соглашения в 1975 г.), от растущего политического влияния Ватикана на страны социалистического блока и избрания польского кардинала Кароля Войтылы римским папой под именем Иоанна Павла II в 1978 г. до исламской революции 1979 г. в Иране894. Для КПСС стало очевидным, что религия по-прежнему способна мобилизовать общество на политические действия. Даже если все эти процессы зарождались за пределами Советского Союза, они вызывали опасения, что религиозная мобилизация за рубежом может заразить советских граждан, особенно тех, кто представлялся удобной целью идеологических диверсий: баптистов, свидетелей Иеговы, адвентистов Седьмого дня, литовских и украинских католиков, а также мусульман, большинство которых было сконцентрировано в приграничных регионах СССР.