Тут слетел с поднебесья Даждь, на коня вскочил Кологриву и вскричал с коня зычным голосом:
— Ай ты, Майюшка Златогорка! Спишь ты впрямь иль ты притворяешься? Не ко мне ли ты подбираешься?
Полянйца ж молчит — не ворохнется.
Разгорелось тут сердце Даждя. Он схватил булатную палицу, бил он палицей поляницу. Полянйца ж сидит — не ворохнется, и на Даждя она не оглянется. Ужаснулся он и отъехал:
— Видно, смелость во мне всё по-старому, только силушка не по-прежнему!
Видит Даждь — дуб встал в чистом полюшке. Наезжал на дуб Тарх Перунович, ударял булатною палицей — и расшиб сырой дуб на щепочки.
— Значит, силы во мне всё по-старому. Видно, смелость во мне не по-прежнему!
Вновь наехал на поляницу — и ударил её в буйну голову. Полянйца ж сидит — не ворохнется, и на Даждя она не оглянется. Ужаснулся он и отъехал вновь.
— Видно, смелость во мне всё по-старому, только силушка не по-прежнему!
И увидел скалу в чистом полюшке, и ударил булатной палицей — и разбил на мелкие камешки.
— Значит, силы во мне всё по-старому. Видно, смелость во мне не по-прежнему!
Вновь наехал на Златогорушку, бил её булатною палицей — и отшиб себе руку правую. На коне поляница сворохнулась и на Тарха Дажьбога оглядывалась.
— Я то думала — мухи кусаются, оказалось то — добрый молодец!
И схватила тут Златогорушка за златые кудрыш– ки Даждя, подняла с конём Кодогривой, опускала в хрустальный ларчик, а ларец ключом запирала.
И поехала вновь ко Святым горам, и заснула вновь, и забылась. Едет целый день вплоть до вечера, едет тёмну ночь до рассвета. А на третьи сутки могучий конь стал под ней брести– спотыкаться. И спросила его Златогорушка:
— Что же ты подо мной спотыкаешься?
— Ты прости уж меня, хозяюшка! Третьи сутки иду я без отдыха и везу Златогорушку с Даждем да ещё коня Кологриву.
Тут опомнилась Златогорка, вынимала хрустальный ларчик, отпирала его золотым ключом, вынимала Даждя Перуновича из ларца за кудри златые:
— Ах удалый ты, Тарх Перунович! Сделай ты великую заповедь и возьми-ка меня в замужество. Будешь жить тогда ты по-прежнему. Коль откажешься — знать, тебе не жить. На ладонь положу, а другой прижму — только мокренько между ладошками будет!
— Ой ты, Майюшка Златогорка! Не страшны мне, Майя, слова твои. Ты сама мне, Майюшка, люба! Я согласен на заповедь вечную! Я приму с тобой золотой венец!
Поезжали они да не в чисто поле, а поехали ко Святым горам. Вышли к ним Святогор со Плеяною. Святогор Златогорушку спрашивал:
— Ты кого привезла, дочь любимая?
— Привезла я могучего витязя, удалого Тарха Перуновича. С Даждем мы решили венчаться.
И сказал Святогорушка Родович:
— Что ж, честным пирком да за свадебку!
И созвали на эту свадьбу всех Сварожичей-небо-
жителей, всех богов со Святых и Ирийских гор.
И на ту великую свадьбу, на почёстен пир со– езжались Лада-матушка со Сварогом, Сурья-Ра с Волыней Свароговной, Хоре с Зарёй-Зарени– цей и Месяц, и Перун с Перуницей-Дивой, Велес Суревич с Вилой Сидой, и Семаргл-Огнебог, Макошь-матушка, все небесные боги, духи.
Повенчали Сварог с Ладой-матушкой Златогорушку со Дажьбогом. И на этой свадьбе Дажьбога пировало царство небесное, вместе с ним и вся поднебесная!
И отныне все славят Майю и Дажьбога, сына Перуна, вместе с ними и Святогора!
ГИБЕЛЬ И ВООКРЄОЄНЬЄ ЗЛАТ0Г0РКИ
— Расскажи, Гамаюн, птица вещая, нам о гибели Златогорки, расскажи о её воскресеньи!
— Ничего не скрою, что ведаю…
Далеко-далече во полюшке пыль клубилась, ковыль стелилась. Проезжали там добрый молодец, молодой Дажьбог сын Перуно– вич, и удалая поляница — Златогорушка Свя– тогоровна.
И скакали они много времени, как от той горы Алатырской, а потом и от Пятигорья, выезжали в степи Турдакские.
Находили тут чудо-чудное, усыпальницу у ручья, и гробницу ту белокаменну. А на ней надписана надпись:
«Тот в гроб ляжет — кому в нём лежать суждено».
Тут спустились они со своих коней и ко гробу тому склонились. И спросила так Злато– горка:
— А кому во гробнице лежать суждено? Ну– ка, ляжем в неё да померяем — на кого же гроб этот вырублен?
И ложился Дажьбог в тот огромный гроб. Только гроб ему не поладился — он в длину длинён, в ширину — широк.
И легла в него Златогорка. Златогорке гроб тот поладился — он в длину по мере, и в ширь как раз.
И сказала тут Златогорушка:
— Ай же ты, Дажьбог, мой любезный муж, ты покрой-ка крышечку белую, полежу я в гробу, полюбуюся.
Отвечал Златогорке тогда Дажьбог:
— Не возьму, Златогорка, я крышечки, шутишь шуточку ты немалую, хоронить себя собираешься.
Тут взяла Златогорушка крышечку и свой каменный гроб закрыла. Захотела поднять — не может.
— Ай же ты, Дажьбог сын Перунович, мне в гробу лежать тяжелёшенько, ты открой скорей крышку белую, ты подай мне свежего воздуха…
Взял Дажьбог ту крышечку белую — только крышечка не поднялась, даже щелочка не открылась.
И сказала тут Златогорушка:
— Ты разбей-ка крышечку белую, вынь меня из гроба глубокого!