Святое дело

После третьей стопки Краснов чувствовал головокружение и беспричинную веселость. Он, уже не стесняясь, разглядывал Надю, и она казалась ему все красивей. Голубой цвет очень шел к ее смуглому лицу. Светлые легкие волосы, на висках курчавые завитки, продолговатые глаза, яркие блестящие губы…

Краснову захотелось петь.

— Споемте, друзья!

— Давай! — шумно поддержал хозяин.

— «Средь шумного бала случайно…»

— Разве то песня! — прервал дед Иван. Лицо его пылало, глаза влажно блестели.

Есть на Волге утес,
Ди-ким мо-хом оброс! —

затянул во всю глотку и неожиданно умолк. Жена его сидела, наклонив голову, подбородок ее мелко дрожал. Старик протянул через стол руку и неуклюже погладил седые волосы:

— Не надо, мать…

— Это у вас за Сталинград? — тихо спросила Надя, показав на светло-зеленую с красной полоской посредине ленточку на кителе майора.

— Да.

Дед Иван живо повернулся.

— Может, сына моего знали, а? Сеня, Семен Иванович Пирогов, отец ее, Наденьки, капитан.

Фролов сразу стал в центре внимания. Краснов, ни на кого не глядя, налил себе водки и выпил, совершенно не ощутив горечи.

— Так нельзя, — услышал он голос Нади и близко увидел ее лицо. — Вам будет плохо.

— А вам не все равно? — неожиданно для самого себя закуражился.

— Как угодно, — сухо ответила девушка и отвернулась.

Краснов поднялся из-за стола и нетвердой походкой направился в свою комнату. Голова кружилась, грудь заполнила неприятная подташнивающая пустота. Он с трудом добрался до старенькой кушетки и упал на нее. Ноги свесились на пол, чувствовал, что неудобно, но поднять их не было сил.

Он с трудом открыл глаза и увидел высокую спинку кровати с облезлыми никелированными шишками. Кто его перенес сюда?

Повернул голову. От долгого неудобного лежания болела шея. Подушка валялась на полу, рядом с кроватью. На кушетке, укрывшись простыней, спал майор.

Краснов попытался вспомнить, что произошло вчера, но нестерпимая тупая боль в висках мешала думать. Он поднял с пола подушку и заворочался, стараясь найти удобное положение, но это не удавалось. Тогда он слез с кровати, оделся, кое-как заправил постель и осторожно, на цыпочках, вышел из дома.

Зябко поеживаясь после тяжелого сна, постоял в раздумье на крыльце, затем побрел к заливу.

Дорога, черная, как свежевспаханная борозда, тянулась между темными после дождя, еще сонными деревянными домами с резными крылечками. За домами, в стороне, виднелось двухэтажное здание Дома офицеров, наполовину укрытое строительными лесами. Дальше, под сопками, стояли красные кирпичные казармы и похожие на них офицерские дома.

Постепенно Краснов согрелся от ходьбы и, сняв фуражку, с наслаждением шел навстречу легонькому ветерку, холодившему лоб, ощущая на губах пряный, горьковатый запах мягкой приморской осени.

Он уже не чувствовал той противной тяжести в теле, которая сковывала и мучила его. Головная боль давала о себе знать, но лоб теперь не болел; боль замирала где-то в затылке. И как бы для того чтобы увериться в этом, он приложил пальцы к прохладному виску.

«Что вчера было? Как теперь? Что делать? Уехать. Да-да, только уехать! Оставаться здесь немыслимо. И думать об этом нечего. Все решено».

Краснов обошел разлившуюся на полдороги лужу, по деревянному мосточку перешел на другую сторону улицы и, осторожно держась за мокрый серый забор, выбрался на укатанный край дороги.

«Надо же, измазал руки», — подумал, разглядывая ладони, испачканные серо-зеленой трухой. Он остановился, потер руки, стараясь стряхнуть грязь.

Впереди уже виднелись розовая гладь моря и остров, похожий на затонувшего верблюда. Остров казался совсем близким. Он знал — это только кажется, туда около десяти километров.

Вот сейчас, через сто метров, за обломками разбросанных скал и камней будет выброшенная морем золотая песчаная серьга. Краснов часто любовался этой полоской песчаного берега, полукольцом охватившей залив. Все здесь было для него привычно и знакомо.

Когда он успел здесь ко всему привыкнуть? Нет, это оттого, что надо уезжать. Вот он уедет и будет привыкать в другом месте. Жалеть не о чем. Что хорошего он тут оставил? «Ничего, кроме неприятностей», — убеждал себя Краснов.

Он еще раз взглянул на перепачканные руки и вяло подумал: «Грязные. И сапоги помыть надо».

Спотыкаясь об острые камни, Краснов шел к морю, не спуская глаз с горбатого острова, будто он и был целью прогулки, но до берега не дошел.

Внимание привлекло веселое журчание. Небольшие ручейки, сплетаясь, бойко скользили по отполированному руслу, сверкающими маленькими бурунами обволакивали валуны, расчесанной прядью ниспадали с каменистого обрыва, пенились и снова заплетались.