Святой Франциск Ассизский

Кардинал Уголино был польщен, что выбор святого пал на него, и принял близко к сердцу его заботы. Чтобы иметь для покровительства больше возможностей и власти, он предложил Франциску, чтобы тот попросил папу официально признать это покровительство. Кроме того, он пожелал, чтобы святой Франциск приготовил речь в защиту своего Ордена при папском дворе. Святой Франциск прилежно приготовился, но, оказавшись перед папой, забыл обо всем на свете, и признался в этом, а признавшись, возвел взор к небу, призывая Святой Дух, и предался вдохновению. Кардинал Уголино волновался, опасаясь, что тот скажет или сделает что-нибудь, выходящее за официальные рамки, что не понравится прелатам, но святой Франциск говорил прекрасно, и, хотя, в пылу вдохновения, почти подпрыгивал перед кардиналами, никто не смеялся, ибо все поняли, что в нем пылает божественный огонь. Папа благосклонно согласился, чтобы Ордену покровительствовал кардинал Уголино, и тот стал поверенным святого Франциска во всех его делах.

Дружба между кардиналом Уголино и святым Франциском была поистине трогательной. Святой Франциск любил его так, как сын может любить отца. Он и сам нуждался в этом. Ему, уязвленному отцом не понимавшим его, и выбравшему себе приемного отца-нищего, Бог послал наконец отца, обладавшего церковной властью. Рядом с мистическим вдохновением святого он представлял собою власть Рима.

Святому Франциску нужна была сильная рука, внимательный взгляд, человеческий и, вместе с тем, благодатный, который смотрел бы не только ввысь, как он, но и вокруг, и вниз, нужен был проводник, который, не умерщвляя его вдохновения, руководил бы им в повседневной жизни. Вождь и учитель, Франциск сам нуждался в том, чтобы его любили и защищали.

Что же до кардинала, человека благородного, мудрого, образованного, убеленного сединой, то он чувствовал себя бедняком рядом с человеком Божьим и, относясь к нему с отеческой любовью, почитал его как учителя, слушал его как друга и хотел всегда быть рядом с ним, ибо одного лишь его присутствия было достаточно, чтобы успокоить его. Он старался следовать его примеру и, когда позволял его высокий сан, одевался и ел как «младший брат». По возможности кардинал Уголино не пропускал капитулов в Порциунколе.

Он приезжал на коне вместе со своей свитой, братья же окружали их и сопровождали. Франциск поддерживал стремя и помогал ему сойти с лошади, как оруженосец помогает своему господину, потом кардинал служил мессу в простой часовне Санта Мария дельи Анджели с большим волнением, нежели в Латеранском соборе, а Франциск в облачении дьякона пел чудесным голосом. После этого кардинал бродил по лесу среди шалашей и, видя, в какой бедности здесь живут, в растроганности плакал: «Как же спастись нам, если слуги Божьи так живут?»

Мечта Франциска казалась ему неземной, и он хотел немного смягчить его взгляды на жизнь, но святой проявлял столь неудержимую страсть к своей госпоже Бедности, что кардинал примирился с этим. Не было ничего прекраснее, чем видеть их вместе — прекраснобородого Уголино, в пурпурном облачении и Франциска, исхудалого, в залатанной бурой рясе, с босыми ногами, покрытыми пылью, и поднятой головой.

— Франциск, простейший брат мой, ты будешь прославляем на алтарях, — говорил ему кардинал.

— Мессер кардинал, отец мой, вы станете викарием Христа и отцом всего мира, — отвечал на это Франциск. В письмах к кардиналу Франциск писал так: «О, почтеннейший во Христе отец всего мира».

Оба они были пророками.

Вновь, как и в самом начале его обращения, Церковь прижала к своей груди Франциска, а Франциск заключил в свои объятия Церковь, «за которую меньший брат держится», и не ведал, что сам поддерживает ее, словно атлант.

ЛУККЕЗИО И БУОНАДОННА

Число людей, восхищавшихся святым Франциском, все возрастало, и верные ему решили жить в стремлении к его пути. Мог ли святой пренебречь людьми доброй воли, обратившимися к нему? Настало время вспомнить об обещании, данном в Каннаре.

Как-то раз остановившись в Поджибонси, что недалеко от Сиены, он встретил одинокую пару. Его звали Луккезио, ее — Буонадонна, он был торговцем, но давно уже посвятил себя Богу, и вместо того, чтобы зарабатывать себе на жизнь, зарабатывал деньги для бедных, она же любила обеспеченную жизнь и вначале не могла примириться с подобной щедростью мужа, с его стремлением унизить себя — одним словом, с его новым идеалом — и ругала его на чем свет стоит. Однажды в дверь постучали бедняки, но в кладовой не оставалось больше хлеба.

— Пойди и дай что-нибудь этим Божьим созданиям, — сказал Луккезио жене.

— Безумец! — воскликнула она. — Сразу видно, что от голода ты с ума спятил. Не видишь, что ли, ларь пустой? И когда ты только начнешь заниматься своим делом?

— Иди, — благодушно сказал Луккезио, — и пусть Провидение не оставит нас.