Святой: гарпун для Акулы

— Новиков, тебя Вепрь на правилку вызывает? — поинтересовался Струна. Он всегда придерживал для приятеля место у кабины, где меньше, по его мнению, трясло и было теплее.

— Не знаю. Гена, — ответил Виктор. Он иногда называл вора по имени.

С начальником колонии Федором Васильевичем Котиковым Новиков беседовал два раза. Первый — сразу по прибытии в лагерь. Его отвел дежурный контролер. Здание администрации колонии, на воровском жаргоне «ментовская контора», стояло вне жилой зоны, окруженной трехметровым забором и опоясанной сигнальной системой.

— Осужденный Новиков, статья… — Виктор по-военному четко начал рапорт.

— Отставить, старший лейтенант… — тоже по уставу остановил его подполковник. Он сосредоточенно перелистывал дело. — Семь лет вкатили… — Федор Васильевич, похожий на огромный гриб, разговаривал сам с собой. — Как себя чувствуешь, десантник?

Вопрос был неожиданным, и Виктор не успел ответить.

— Садись! — начальник зоны, «хозяин», как его величали и зеки, и персонал колонии, указал на стул. — Что ж, лейтенант, рассказывай, как тебя угораздило?

Новиков почувствовал приступ удушья. Все происшедшее, несправедливое, подлое, не до конца осознанное и не забытое, комком подкатило к горлу.

— В деле все указано.

— Я бумажкам не доверяю! — сказал подполковник. Его взгляд не был враждебным. Скорее оценивающе-сочувственным.

Новикова вдруг прорвало. Выговорился человеку, которого видел первый раз и который должен был стеречь его, держать подальше от нормальных людей, а если потребуется, то и отправить на тот свет.

Виктор словно раскручивал кинопленку с третьесортным боевиком, так все там было дико и нелепо.

Верил ли подполковник Котиков, хозяин зоны, разжалованному гвардии старшему лейтенанту?! Новикову казалось, что он говорит в пустоту.

Начальник колонии слушал заключенного и задумчиво чертил на листе бумаги геометрические фигуры. Исчертив лист, он прятал его в стол и брался за новый.

— Значит, приговор считаешь несправедливым? — Котиков отложил карандаш. — Просьбы о пересмотре наказания писал?

— Писал! — безнадежно-тоскливо ответил Новиков.

— Безрезультатно! — догадался Котиков. Подполковник прошелся по кабинету. Половицы по-мышиному попискивали под его ногами. — Я, Новиков, не следователь! Сиди… сиди.., не вставай! Может, твое дело и тухлое, не мне судить.

Но наказание определено…

— И надо искупить вину честным трудом! — горько усмехнулся заключенный, сожалея о том, что выворачивал душу перед Вепрем.

— Придется дотянуть срок. — Подполковник пропустил насмешку мимо ушей. — Главное, лейтенант, не наделай новых глупостей…

— Мне со старыми расхлебаться бы!

— Определим тебя на должность… — Котиков прищурился и стал в упор рассматривать сидевшего заключенного. — Предположим, что-нибудь по культурно-воспитательной части. Как смотришь?

— На понт, гражданин начальник, берете! Я лагерную науку назубок выучил. В КВЧ пусть закосившиеся греются, я вместе с мужиками из своей бригады повкалываю. Для здоровья полезнее, и народ коситься не будет! — отказался от предложения Вепря бывалый зек.

— Толково, лейтенант, мыслишь! — одобрил хозяин зоны. — Сейчас не тридцать седьмой год, на лесоповале народ не умирает, а КВЧ — для придурков и немощных. К себе тягать не буду, иначе стукачом прослывешь. Вовек не отмоешься…

Подполковник наморщил лоб, подыскивая нужные слова.

— Не надо, гражданин начальник! — Виктор предугадал ход мыслей Котикова.

— Что не надо?

— Утешать! — Бывший лейтенант пристально посмотрел собеседнику в глаза. — Вы ведь это собирались сделать?

— Ты не ерепенься, Новиков! — устало промолвил подполковник. — Если считаешь, что незаконно осудили, пиши кассационки. Сейчас времена другие. Демократия. На весь мир обижаться нечего… Главное — твердость духа, старший лейтенант, и все будет нормально!

— Спасибо за напутствие, товарищ начальник. Обязуюсь примерным трудом искупить свою вину перед Родиной и народом. — Новиков встал. Страшная безысходность душила его, а тут еще подполковник бормочет казенные слова, которые ничего не значат. — Разрешите идти?

— Да… — Котиков втянул воздух изуродованным носом.

Его ноздри раздулись, и нос окончательно превратился в поросячий пятачок. — Не получился у нас разговор…

Вторая беседа состоялась после спасения Струны от кастрации.

Котиков лично разбирался с чрезвычайным происшествием возле пищеблока. Подполковник вычислил двоих шестерок Сюсьмана, выжал из них всю правду и отправил отдыхать в карцер.

Новикову, немного помятому конвоирами, он с сожалением сказал:

— Ну ты, лейтенант, совсем озверел! За блатных заступаешься?!

— Человека резали… — заметил на это Виктор.

Больше Новиков с хозяином зоны не общался. Он видел подполковника на разводах, поверках, осмотрах барака, но Котиков проходил мимо, не произнося ни слова.

Новиков не мог знать, что этот необщительный, суровый человек с жесткими глазами уже послал запрос по линии Министерства внутренних дел о возможности пересмотра наказания заключенного в сторону смягчения приговора или включения в список подлежащих амнистии.