Святой Грааль

Томас ошеломленно смотрел на Тилака, еще полностью не понимая случившегося. Челюсть отвисла, поводья выскользнули из онемевших пальцев. Конь шагнул в сторону, Томас опомнился, повернул к нынешнему предводителю мерефян:

— Как же так? Как позволил себя убить?

Тилак пожал плечами, а калика сказал мягким голосом:

— Сэр Томас, не рви свое мужественное сердце. Ты ничего не потерял. Что мог предсказать маг, который не сумел вычислить свою судьбу? Даже нам было все ясно, а он упирался как выживший из ума багдадский осел. Лишь один раз он что-то уловил, понял, когда не стал с нами задираться…

Медленно повернув коней, поехали к белеющему в темной ночи дворцу. В окнах горел свет, уже не от пожаров — воины спешно зажгли уцелевшие светильники, кое-где воткнули в стены факелы, торопливо очищали залы, стаскивали столы, готовясь к праздничному пиру во славу победы.

Перед дворцом у них приняли коней, бегом отвели к коновязи. Томас и Олег топтались на месте, разминая ноги. Тилак повел по широким мраморным ступеням, еще не отмытым от крови. Уцелевшие жители спешно утаскивали трупы, обшаривали карманы, возвращая отнятое варварами.

Томас с беспокойством оглянулся на Тилака:

— Сколько здесь длятся пиры? Не по неделе?

— Хорошие пиры длятся долго, — ответил Тилак с достоинством.

— В таком случае я предпочитаю плохой пир, — рассудил Томас. — Нас с сэром каликой ждет дальняя дорога!

Тилак ахнул, остановился посреди ступеней. Глаза были огромные как блюда на праздничном столе:

— Сэр благородный крестоносец! Для вас в эти минуты устанавливается тронное кресло! Или мы что-то не так поняли?

Томас покраснел, оглянулся на калику. Тот откровенно скалил зубы, наслаждался его растерянностью. Томас сказал торопливо, сердясь на себя за смущение:

— Но ведь… Изоснежда правит справедливо?

Тилак, не спуская с него изумленных глаз, кивнул, голос стал строже:

— Отец в прошлом году погиб, а мать умерла пять лет назад при пожаре. Сейчас она потеряла последнего родственника, которому так верила — подлый казначей был ей двоюродным дядей! Нашему королевству нужна сильная рука, сэр рыцарь. Мы верны Изоснежде, любим ее, но сэр рыцарь, мы, ее верные воины, желали бы на троне кого-нибудь посильнее. Сегодня я слышал разговоры среди воинов… Не сочти за дерзость, но все уже как-то считают тебя правителем!

Томас сказал с достоинством:

— Я не посягаю на суверенные права королевы. Я — Томас Мальтон из Гисленда, крестоносный воин Христова воинства, человек чести и слова!

Тилак выставил вперед ладони, сказал убеждающе:

— Сэр рыцарь, мы возьмем все на себя! Сегодня же собрание военачальников провозгласит тебя нашим королем. Мы верим, что ты не поступишь жестоко с прекрасной Изоснеждой. Может быть, женишься на ней? Если она вздумает отказаться, мы, собрание военачальников, пригрозим ей неповиновением, заставим, принудим!

Томас мялся, сопел, разводил руками. Олег сжалился, хлопнул обоих по плечам, втроем вошли в королевский дворец. Томаса встречали радостными криками, взглянуть на него прибегали из другого конца дворца, а те, кто уже сражался с ним в доблестных трех сотнях, гордо указывали на него, своего вождя, который смел грязных варваров, как ветер сметает сухие листья!

В большом зале рассаживались за столы. Слуги и челядь сбивались с ног, таская во дворец из разгромленных складов и лавок вино и еду. Изоснежда издали увидела могучие фигуры северных воинов, просияла. Ее лучистые глаза заблестели как утренние звезды.

У Томаса ноги прилипли к полу, он прошептал отчаянным шепотом, не отрывая глаз от сияющей королевы, кланяясь ей издали, натужно улыбаясь во весь рот:

— Сэр калика, ты в пещерах о стены терся, с богами общался, хоть и языческими, но все же богами… Ты бы объяснил как-нибудь королеве, что я душой уже принадлежу другой!

— Чтобы выдрала мне глаза? Нашел дурака! Я уже видел ее ногти… А у нее еще зубы как у акулы.

— Ну, королева же, не простая женщина…

— Смотрит на тебя не как королева. Нет уж, выкручивайся сам. Не надо было улыбаться. Они ж все расценивают это как обещание жениться!

Пир стал одновременно военным и государственным советом, собранием военачальников, возобновлением присяги на верность. Потери оказались велики, лица воинов за столом были мрачными. Вино лилось рекой, но то у одного, то у другого военачальника скрежетали в ярости зубы, а серебряный кубок сминался в кулаке, выплескивая вино на праздничную скатерть.

Напуганные вожди окрестных племен спешно прислали заложников: наследников или младших дочерей, принесли клятвы верности на мече, огне и внутренностях черной собаки. Наследников сразу поместили под неусыпную стражу в каменном флигеле в саду.

Пока вожди приносили присягу, Томас в полном вооружении стоял за креслом юной королевы. Он был страшен, грозно сверкал очами, с металлическим звоном бросал огромную ладонь в стальной рукавице на рукоять исполинского двуручного меча, — уцелевшие варвары, кому удалось вырваться живыми из города, успели принести вести в свои племена об этом страшном ненасытном мече.