Святой Ириней Лионский. Его жизнь и литературная деятельность

Других возражений Гарнака и Барденгевера (неизвестно имя автора эпилога[222] или что он, вероятно, спутал здесь повествование Contra haereses, III, 3, 4 о Поликарпе, отнеся его к Иринею[223]) мы не считаем нужным разбирать. Указание же на то, что Ириней не был известен папе Элевферу, когда лионским мученикам в 177 г. пришлось рекомендовать его, — поясним далее.

Ляйтфут, желая умалить значение эпилога, указывает на зависимость его от «Жизни Поликарпа». В подтверждение своего мнения от ссылается: а) на то, что здесь и там много сверхъестественного, баснословного элемента и Ь) что в эпилоге повторяется почти буквально (да еще и не к месту) выражение Vita Polycarpi: «καθώς ευρον έν άρχαίοις άναγράφοις, ποιήσομαι καθεξής τον λόγον (я представлю дальше рассказ, как нашел его в древних списках)».[224]

Относительно сверхъестественного элемента в эпилоге мы уже говорили. Что же касается второго основания Ляйтфута, то, оставляя в стороне законность сближения[225] начала «Жизни Поликарпа» с выражениями эпилога Martyrium’a в других рукописях, мы считаем нужным заметить, что в Московском манускрипте особо инкриминируемого Ляйтфутом выражения «καθώς δηλώσω έν τφ καθεξής» нет (это отмечает и сам он в другом месте своей работы,[226] а выражение «συναγαγών αυτά ήδη σχεδόν έκ του χρόνου κεκμηκότα» («собрав их, от времени уже погибшие») относится, судя по связи речи (см. строкой выше «έκ αντιγράφων έγραψα» — «я с копии списал»), не к чему иному, как αντίγραφα — копиям с Martyrium’a Policarpi, но не к авторской работе Псевдо-Пиония или кого-либо еще.[227]

Таким образом, мы не находим ни у Гарнака с Барденгевером, ни у Ляйтфута серьезных оснований к отрицанию значения эпилога Московской рукописи и возможности пользоваться им в церковно-исторических исследованиях.

Со своей стороны, считаем нужным указать, что большая часть сведений, сообщаемых эпилогом об Иринее, находит себе полное подтверждение в других несомненно достоверных исторических документах. Таково, например, замечание, что св. отец был учеником' (μαθητή γεγονότι) Поликарпа; отлично усвоил от него апостольское и церковное Предание и передал его другим лицам (και τον έκκησιαστικόν κανόνα και καθολικόν, ώς παρέλαβεν παρά του αγίου καί παρέδωκεν); что он, далее, в своих книгах упоминает о Поликарпе (έν οΐς μέμνηται Πολυκάρπου).[228]

Характеристика творений Иринея как «κάλλιστα και ορθότατα» также вполне подходит к ним; в них, действительно, опровергаются ереси (ΐκανως πάσαν αϊρεσιν ήλεγξεν).[229] Рассказ про встречу Поликарпа с еретиком Маркионом, когда он на слова последнего: «Узнай нас, Поликарп», ответил: «Узнаю, узнаю тебя, первенца Сатаны», находит себе полное подтверждение в Contra haereses, III, 3,4.[230]

Необходимо отметить также, что, по единогласному отзыву издателей, в том числе и Ляйтфута, рукопись Московской Синодальной библиотеки, содержащая Martyrium Polycarpi, представляет, по сравнению с другими, лучший текст этого памятника, стоя близко к отрывкам, приведенным в «Церковной истории» Евсевия.[231]

Но если нет серьезных оснований к отрицанию значения за эпилогом и если, наоборот, большая часть сведений, заключающихся в нем, находит себе подтверждение в других исторических документах, то мы имеем право признать подлинным, в частности, и то его сообщение, по которому в год смерти Поликарпа св. Ириней жил в Риме и многих обучил христианскому закону (πολλούς έδίδαξεν).[232]

Первый факт допускает и сам Гарнак. Он становится еще более вероятным, если мы обратим внимание на Contra haereses, III, 3,4[233] и отрывок из письма св. отца к Виктору.[234] Здесь и там Ириней рассказывает о посещении Рима Поликарпом в 154-155 г. при папе Аниките по поводу пасхального спора и говорит с такой подробностью и знанием дела, как будто сам присутствовал при разговорах Поликарпа с Аникитой и встрече Маркиона с Поликарпом.[235] Но участие в таком вопросе, как пасхальный, и воспоминания об этом сами по себе уже свидетельствуют о сознательности их автора. Таким образом, подтверждается достоверность и второго факта, о котором говорит эпилог (и который для нас важен), что св. Ириней в это время πολλούς έδίδαξεν.

Для того, одаако, чтобы учить других, нужно самому быть ученым и иметь достаточный к тому возраст. А таким во всяком случае нельзя признать 15-летний, как думает Гарнак.[236] Значит, утверждение его, Циглера, Бивна и других близких им по духу, когда они полагают год рождения Иринея позже 140, должно быть отвергнуто, как несоответствующее действительному положению вещей. Это — то отрицательное заключение, какое мы имеем право сделать из анализа подлежащего нам эпилога.