Читаем Святой хирург. Жизнь и судьба архиепископа Луки полностью

Владыка по праву считался крутым руководителем. К тем священникам, которые компрометировали свой сан, он был предельно строг. Так, за систематическое пьянство Лука лишил сана священника Вязового и перевел его в псаломщики. На виновника святитель наложил епитимью: пройти пешком 150 км от Партизанского до Соленого озера. У Вязового были больные ноги и большой горб. Он уклонился от выполнения наказания и скрылся в неизвестном направлении (24).

Однако «крутизна» нравилась далеко не всем. Однажды в откровенной беседе с о. Николаем Розановым святитель сказал: «Если 50 % священников меня уважают, это хорошо» (25).

Что же являлось причиной напряжения между духовенством и правящим епископом? Почему служители алтаря не всегда жили в мире со своим архипастырем? На эти вопросы могут быть даны разные ответы. Самый напрашивающийся, лежащий на поверхности – это стремление клириков попасть на богатые приходы, во всяком случае не самые бедные. Лука достаточно активно перемещал священников, и это вызывало постоянные упреки в его адрес.

Другим источником недовольства служили вполне определенные требования святителя к жизни клириков. Он не отделял ортодоксию от ортопраксии, то есть церковного учения от жизни по вере, и требовал неукоснительного соблюдения поста, строгого уставного служения, обязательного ношения рясы, отказа от вредных привычек – пьянства и курения. Не разрешал одиноким священникам даже содержать у себя дома родственниц, в помощи которых они нуждались, дабы исключить злые слухи. Такого рода требования далеко не всем нравились. Отсюда обиды. Скажем, о. Михаил Семенюк жалуется уполномоченному на то, что Лука «запрещает брить бороды, стричь волосы и носить гражданскую одежду, вследствие чего нельзя в Ялте выйти на улицу, пройтись по набережной. Стыдно ходить с длинными волосами, с бородой, в рясе, особенно среди курортников» (26). Впрочем, эти слова лишь в малой мере характеризуют отношения архиерея и священника. Из других документов известно, что Лука всячески противился удалению Семенюка из Ялты как неблагонадежного, старался его не обидеть. И слова о. Михаила можно расценить как попытку спрятаться за мощную фигуру архипастыря. Мол, хожу в рясе не по собственной инициативе, и ваши указания всегда выполняю, поэтому не трогайте меня, товарищ уполномоченный.

А вот сетования настоятеля симферопольского Благовещенского храма о. Леонида Юркевича: «Врачи рекомендуют кушать только молоко и масло, но сейчас пост. Обратился к архиепископу Луке, как к своему начальнику, чтобы разрешил ему во время поста кушать молоко. Архиепископ категорически запретил и, более того, прочитал целую нотацию, что «если Вы, как пастырь, соблюдать посты не будете, что скажут Ваши прихожане» (27).

У о. Леонида, похоже, был темный страх перед епископом. Однажды во время совершения Юркевичем литургии Лука зашел в алтарь и стал молиться. «Юркевич так растерялся, что прекратил службу, облокотился на престол, повернулся спиной к Луке и стал что-то бормотать». Объяснение Юркевича: «Когда вошел в алтарь владыка, я так растерялся и испугался, что весь облился холодным потом и упустил…» (28).

Ортопраксия Луки нередко граничила с ригоризмом, обычным для определенного типа епископата. Здесь были свои положительные и отрицательные стороны. Ориентация на манифестацию церковности в атеистической атмосфере помогала дисциплинировать паству. К тому же внешние формы имели, так сказать, миссионерский мессидж. Минусы были тоже очевидны: чрезмерная привязка к форме, к букве. Традиция при таком подходе распадалась на ряд элементов, которые существовали как бы сами по себе. Представляли некую онтологическую ценность вне связи со всей полнотой церковной жизни. Лука, к примеру, настраивал священников на ежедневное совершение богослужений строго по уставу, даже если в храме никого не было (29). Видимо, он считал, что сами элементы традиции – ношение подобающей сану одежды, строгое соблюдение постов, службы «пустому залу» (по словам уполномоченного) – мистическим образом соединяются между собой, раз в реальных советских просторах их соединить не удается. Может быть, он надеялся, что они чудесным образом встретятся в далеком завтра. И станут частью обновленной жизни. Той жизни, где главное – следование за Христом. Остальное, как известно, приложится.

Вернемся, однако, к проблемам, с которыми сталкивался святитель. Претензии духовенства не ограничивались перемещениями и уставными требованиями. Епархия обладала небольшой, но реальной властью. А где власть, там и злоупотребления: взятки, подсиживание, борьба за влияние, денежные недостачи. Если Лука узнавал о недостойных фигурах поведения своего окружения, то принимал меры незамедлительно. Нечистый на руку секретарь епархии о. Иоанн Кудрявцев был смещен (30). Его участь разделяли нечистые на руку старосты и казначеи. Но за всем не уследишь, и обиды, как мухоморы, росли.

Перейти на страницу:

Все книги серии Медицинский бестселлер

Похожие книги

Отто Шмидт
Отто Шмидт

Знаменитый полярник, директор Арктического института, талантливый руководитель легендарной экспедиции на «Челюскине», обеспечивший спасение людей после гибели судна и их выживание в беспрецедентно сложных условиях ледового дрейфа… Отто Юльевич Шмидт – поистине человек-символ, олицетворение несгибаемого мужества целых поколений российских землепроходцев и лучших традиций отечественной науки, образ идеального ученого – безукоризненно честного перед собой и своими коллегами, перед темой своих исследований. В новой книге почетного полярника, доктора географических наук Владислава Сергеевича Корякина, которую «Вече» издает совместно с Русским географическим обществом, жизнеописание выдающегося ученого и путешественника представлено исключительно полно. Академик Гурий Иванович Марчук в предисловии к книге напоминает, что О.Ю. Шмидт был первопроходцем не только на просторах северных морей, но и в такой «кабинетной» науке, как математика, – еще до начала его арктической эпопеи, – а впоследствии и в геофизике. Послесловие, написанное доктором исторических наук Сигурдом Оттовичем Шмидтом, сыном ученого, подчеркивает столь необычную для нашего времени энциклопедичность его познаний и многогранной деятельности, уникальность самой его личности, ярко и индивидуально проявившей себя в трудный и героический период отечественной истории.

Владислав Сергеевич Корякин

Биографии и Мемуары