Святой Лейбовиц и Дикая Лошадь

После этого толкового и умного начала он пустился во все тяжкие. Сначала завел речь главным образом о возвращении папства в Новый Рим, ибо это было основной темой, пусть и не близкой его сердцу. И к полному удивлению его сторонников из Валаны и толпы на улице, он с самого начала ясно дал понять, что безоговорочно поддерживает восстановление папства в Новом Риме, на его древнем престоле. Даже его друг Коричневый Пони был искренне удивлен этим откровением.

Пусть даже кардиналов из Денверской Республики вполне устраивало постоянство изгнания, но и они были неподдельно потрясены. Они избегали называть изгнание Изгнанием и внесли предложение переименовать Валану в Рим. Мотивы их предложения были весомо обоснованы, однако они согласились с голосом улицы, что конец изгнания станет концом Валаны. Но фракция Валаны на конклаве составляла лишь незначительное меньшинство. Все без исключения хотели, чтобы папство вернулось в Новый Рим. Резкое разделение мнений касалось лишь обстоятельств возвращения; оно требовало полной демилитаризации окружающего района империи.

Конклав зашел в тупик.

По большому счету дальний Восток и Запад выступали против срединной части. В нее входил Тексарк и его вассальные государства вдоль Грейт-Ривер. Среди выборщиков были и одиночки, для которых валанское изгнание не играло большой роли. Примером тому была кардинал Эммери Булдирк. Обитавшая в дальнем северо-восточном углу, на двух предыдущих конклавах она голосовала вместе с Западом, но теперь явно склонялась к Бенефезу в надежде, что он, может быть, смягчит свою позицию относительно рукоположения женщин в духовный сан. Тем не менее отсутствие Бенефеза мешало его конклавистам определиться со своей позицией, так что голос женщины не имел значения. Кардинал Коричневый Пони пустил в ход все свое обаяние, чтобы переубедить ее, а она тем же способом старалась перетащить его на сторону женщин.

Чернозуб набрасывал заметки лишь время от времени, но старик и не думал останавливаться. Перевирая, он цитировал Священное Писание, задыхался, теряя запал, снова прибегал к авторитету Библии. Он извинялся за свою немощь. Он вспоминал свое детство на северо-западе. Рассказывал, как идет работа на гумне. Упоминал мудрость бездумного Бога. Одно его высказывание было аккуратно записано и позже использовалось против него: «Все эти разговоры о Церкви, о государстве и о причинах раскола напоминают мне одну историю. Когда священники спросили Иисуса, должны ли они платить подать тогдашнему Ханнегану, Иисус взял у них монету и спросил, кто на ней изображен. "Ханнеган", – сказали они. "Отдайте Ханнегану то, что принадлежит ему, а Богу – Богово". Затем он положил монету к себе в карман и улыбнулся. Когда священник попросил монету обратно, Иисус спросил: "А кому, по-вашему, принадлежит Ханнеган?" Поскольку ответа не последовало, он напомнил им: "Вся твердь земная со всем, что на ней есть, Отца моего, и весь мир, и все, что на нем обитает". Конечно, можно сказать и по-другому: даже у лис есть свои норы, а Сыну Человеческому негде преклонить голову. Так что он отдал священнику монету и провел эту ночь под одним из мостов Ханнегана, вместе с Петром и Иудой. А священник вернулся домой, уплатил налоги и избежал обвинения».

Потом Спеклберд пустился в пространные рассуждения на тему Нового Рима и Валаны.

– Почему, можете вы спросить, Иуде, Петру и Иисусу пришлось спать под мостом, – издалека подошел он к ней. – Понимаете, у Иуды была веская причина: кто-то украл его лошадь, и он слишком устал, чтобы добираться до гостиницы. Не менее веская причина была и у Петра: у него не было денег, чтобы уплатить за постой. У Иисуса не было никакой причины оставаться под мостом, ровно никакой. Иисус был свободен в выборе места для ночлега. Вот это и есть свобода. Вот это и есть причина. Вот это и есть предмет для размышлений.

Очередное искажение Священного Писания, которое в будущем могло быть использовано против него, звучало следующим образом: