Святой Михал

— Тьфу ты черт. В самом деле… — Вилем задумался. — Мне кажется, что нет. По идее, может быть, и так, но в жизни ведь никогда не ограничивают благотворительность. Самое лучшее для нас — не соваться в их дела.

Объединенные усилия, направленные на то, чтобы украсить Поречье, достигли вершины в следующую субботу. Каждый трудился там, где он был более всего нужен, и произошло полное слияние обеих групп поречан. Исчезли последние тени былых недоразумений. Все, казалось, жаждали общения, были на удивление внимательны и предупредительны друг к другу. Альжбета Мохначова принесла своему мужу, который вместе с Эдой разбрасывал по площади песок, горячий кофе. Она предложила кофе и Эде. Когда тот выпил, Альжбета, даже не сполоснув чашку, налила себе и тоже сделала несколько глотков. И случилось так, что учитель Альбин Шлапка, один из самых активных деятелей в селе — правда, в предшествующий бурный период он занял нейтральную позицию, — увековечил фотоаппаратом именно этот момент, который впоследствии вошел в хронику села. Когда Вилем, Михал и Касицкий со знанием дела осматривали новое основание для креста, вокруг которого была уже вскопана клумба, пани Маркова, высаживавшая тюльпаны, приветливо улыбнулась всем троим. А Кужела прислал из «Венка» по большому жбану пива и на площадь, и к костелу.

Усердно работал и Густа. Он снял форменный китель и фуражку, а девушки, граблями разравнивавшие песок, стали, хихикая, примерять ее. Милка Бартовичова так и осталась в ней работать.

Площадь стала очень красивой, она просто сияла чистотой. И все, кто смотрел на нее, представлялись себе такими же чистыми, словно душу умыли. Казалось, что пришло наконец время теплых, безоблачных дней и Поречье расцвело, подобно многолетнему растению, настала поистине благословенная пора. Чем же было вызвано столь удивительное единение и взаимопонимание поречан? Почему село благоденствовало в покое и счастье? Наверно, мало кто сознавал, что во всем этом заслуга Вилема, хотя надо сказать, что его престиж невероятно вырос в глазах односельчан. Ведь ни у кого из них не было оснований считать себя побежденным. Напротив. Всех и каждого переполняло торжествующее победное чувство. Много ли есть полководцев и стратегов или политиков, которым удавался такой ловкий трюк, удавалось сплотить враждующие стороны в полном единении и с общим для всех сознанием победы? Все поречане были преисполнены гордости, все были счастливы.

Едва наступили сумерки, в «Венок» набилось полно народу. Вилем и Адам, усталые, еще не успевшие умыться после работы, сидели у окна и с удовольствием потягивали пиво. Они не отрывали глаз от чудесно переменившейся, сияюще-желтой площади. Через открытую форточку лился свежий воздух, но обоим от переполнявшего их чувства покоя и душевного равновесия казалось, будто они греются на теплом полуденном солнышке.

Вилем задумчиво затягивался сигаретой и выпускал дым клубами. Цветом своим площадь напоминала ему крышку баночки светло-коричневого гуталина. По мере того как темнело, у нее появлялся более густой, бронзовый оттенок.

На площади показался расфранченный лесник. Он шел не спеша и словно невзначай остановился перед новым домом Рачековых. Выглянула пани Аничка. Неподалеку прогуливалась и группами стояла молодежь — до «Венка» долетали беззаботные голоса и смех. Потом у окна закусочной появился Густа. Он пришел на дежурство.

Адам протянул ему через форточку кружку пива, и Густа одним духом опорожнил ее. Потом с блаженной улыбкой вернул кружку, откозырял и медленно удалился. Под ногами у него слабо поскрипывал песок.

У Вилема было великолепное настроение. Он смотрел на площадь, и ему вдруг показалось, что над нею взлетают, рассыпаясь тысячами цветных огоньков, ракеты праздничного фейерверка.

— Густа — парень что надо! — неожиданно изрек после долгого молчания Адам, будто теперь лишь вспомнив об этом.

Вилем молча кивнул. Не отводя глаз от окна, он медленно отпил из кружки.

Адам не пошевелился, не обернулся даже тогда, когда Кужела поставил перед ними на стол новые полные кружки. Он не замечал и гула голосов подвыпивших поречан, веселившихся за его спиной. На душе у него было чисто и светло, он так и сиял. Согласие, царившее вокруг, представлялось ему просто диковинным. В эти минуты он смотрел на мир и его будущее словно сквозь осколок бутылочного стекла, как делал это однажды, наблюдая затмение солнца. В нем пробуждалась какая-то неясная надежда, которую он и высказать не умел.

— Вилем, — сказал он немного погодя. — А ведь так у нас еще никогда не бывало. Нет, никогда. — Голос его звучал торжественно.

Незаметно надвинулась ночь. Адам, непривычно растроганный и умиленный, задумчиво глядел на лужицу света, разлившуюся на песке под фонарем, в который наконец ввернули новую лампочку. И вдруг ни с того ни с сего ему стало тоскливо. Что это? Что с ним происходит? Он не мог понять.