Читаем Святой Михал полностью

Вилем был доволен. Все шло как по маслу. Зал наполнился до отказа. У двери пивной началась толчея. Пришли даже несколько человек из Гаваи. Но цыгане из врожденной осторожности не смешались с толпой поречан, а держались стайкой чуть в стороне.

Впереди всех выстроился детский хор. Его выступление включили в программу главным образом для того, чтобы пришли и те, кто обычно не проявлял интереса к собраниям.

Люди сидели тихо и держались как-то смущенно. Все взгляды были обращены к депутату. Его звали Петер Лукачик, он был областным школьным инспектором.

Вилем тоже не спускал глаз с депутата, изучая выражение его лица. Он увидел на нем прежде всего печать спокойствия и самодисциплины, но в то же время явную усталость. Такое лицо могло быть только у хорошего человека. На Вилема, как и на остальных, произвело также впечатление, что депутат не захотел, чтобы его сопровождал секретарь или кто-нибудь из партийных работников. Он пожелал встретиться со своими избирателями один. Тем большими были ответственность и хлопоты, ложившиеся на плечи Вилема: ему пришлось поручиться в Павловицах, что во всем будет полный порядок. От сознания ответственности голова у него разламывалась, он все время был в напряжении.

Первая смена в настроении поречан произошла, когда Касицкий представил им гостя и от их имени приветствовал его. Затем он с сожалением отметил, что кандидат в депутаты областного национального комитета приехать не смогла.

— Я думаю, — сказал он, — что вы извините нашего кандидата. Она не смогла приехать, потому что… Короче говоря, в воскресенье… в общем, у них храмовой праздник. И вы можете себе представить… сколько по такому случаю у женщины дел…

Наступила гробовая тишина.

Вилем оцепенел. Проклятье! Что это Касицкого дернуло болтать такой вздор? Неужели он не мог придумать ничего посерьезнее? Вилем был возмущен и расстроен: что подумают люди! И не видел, не мог представить себе, кто и как сумел бы сейчас сгладить создавшееся неприятное впечатление.

Но ничего худого не произошло. К удивлению Вилема, по притихшему залу пронесся вздох, в котором было и удовлетворение, и понимание, потом раздались громкие аплодисменты — знак одобрения. Озадаченный, он неожиданно для себя убедился, что реакция собрания совсем не та, какой, по его мнению, можно было ожидать.

Казалось, всем пришлось по душе, что у кандидата могут быть такие простые человеческие заботы. К этой женщине все сразу почувствовали доверие и посчитали ее своей. Словно речь шла о члене семьи, который на приехал потому, что должен был жарить мясо, печь пироги или готовить еще что-то для своей родни.

Вилем смущенно улыбнулся.

Напряженность и скованность первых минут как рукой сняло. Всем стало легко и свободно. Грянул пионерский хор. Потом Альбин подтолкнул вперед Аничку Купецову. Девочка была как картинка — в легком воздушном платьице, с большим бантом в волосах. Она запела известную народную песню, в которой девушка доверительно открывает имя своего любимого и не боится выказать силу своей любви. Но вместо слов «…ради Дюричка, ради Дюричка я Дунай переплывала» Аничка пропела: «…ради Петричка, ради Петричка» и так далее. Эту неожиданную для всех, но заранее придуманную замену зал встретил одобрительно, как знак внимания и уважения к гостю, который того заслуживает.

Вилем неотрывно следил за тем, как меняется выражение лица депутата, и был доволен. Еще прежде, чем тот взял слово, в зале уже установилась непринужденная, даже дружеская атмосфера.

Петер Лукачик был искушенным оратором: говорил он не слишком долго и от международных событий довольно быстро перешел к повседневным делам.

— Знаете, — сказал он, — я был рад, что еду к вам в Поречье. Вы сами додумались, что вам надо делать, чтобы жить лучше. И у вас тут на каждом шагу видишь, что живете вы хорошо. Вы сами поняли, что нашему сельскохозяйственному району необходим крупный консервный комбинат. Здесь может развиваться пищевая промышленность. Это превосходно! Если я буду избран, то сделаю для этого все, что окажется в моих силах. Такой консервный комбинат мог бы иметь значение для всего края. Я поинтересовался планами и должен сказать, что убытки, которые сейчас несут кооперативы и государство, настолько велики, что вопрос вполне ясен. Поэтому, полагаю, особых препятствий не будет.

Он откашлялся. Оказалось, ему уже известно все, что предпринимают поречане.

— Я рад, что у вас есть такие люди, как Михал Янак и Вилем Губик.

О Касицком он почему-то забыл.

Вилема будто коснулся луч солнца. Депутат словно бы поднес ему бокал необыкновенно согревающего и приятного напитка.

Такое внимание к Вилему порадовало и Эду. Ему стало казаться, что депутат уже давно их знает, интересуется ими и с пониманием следит за их работой. Должно быть, он и вправду замечательный человек! Эда торжествующе оглядел зал и уставился на гостя.

А Густа, услышав имя Вилема, сразу перевел взгляд на Луцку.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее