Святой нашего времени: Отец Иоанн Кронштадтский и русский народ

Самой важной чертой концепции о. Иоанна было представление о том, что истинная жизнь верующего совершается не на земле, а на небесах; земная жизнь — это в лучшем случае тень грядущей вечной жизни. До убийства Александра II о. Иоанн занимался практическими делами и был далек от политики. Размышляя об общественном устройстве, он уповал на воплощение христианских идеалов любви к ближнему и духовного равенства. В ранний период своего священства он, в противоположность славянофильским представлениям о России как о единственной родине православия, «естественной, простой и гармоничной», в принципе отвергал понятие «избранной» страны; батюшка не идеализировал ни одно политическое устройство, будь то современная ему Россия или Византия^{792}. В 1850—1860-е годы в его дневниковых записях практически не встречаются политические комментарии. Когда же о. Иоанн упоминал царя, это было большей частью непроизвольно: в церковных произведениях (и в русской жизни) образ царя был настолько вездесущ, что казался естественным примером, иллюстрирующим определенные принципы: «Как в присутственных местах постоянно пишется и произносится в указах имя Царского Величества, так в храме, который есть место особ, благодати, присутствия Божия, постоянно призывается имя Бога в Троице»^{793}.

Отношение к власти в целом и к царю в частности у о. Иоанна, как и у многих россиян, изменилось после убийства Александра II 1 марта 1881 г. Это событие стало поворотным в представлениях пастыря о роли правителя и стабильности в российском обществе. Впервые он упоминает о цареубийстве в короткой записи от 2 марта, сообщая, что получил «страшное известие о убиении Государя Императора торпедою, во время след. Его в санках…». Сначала он пытался осмыслить событие с христианской точки зрения. Это побудило его подумать о силе покаяния и написать о террористах: «ведь и убийцы Господа, если бы они покаялись, спаслись бы» — кстати говоря, аналогичную позицию высказали Толстой и другие авторы письма Александру III с просьбой простить убийц^{794}. Однако немногим позже о. Иоанн прибег к эпическому стилю и заговорил о возмездии свыше: «налетели злые и хищные коршуны на нашего незлобивого Государя и растерзали его; и с ним других неповинных, и протекли потоки крови мученической. Да воздаст им Господь — этим коршунам в человеческой коже, по делам их, а убитым да даст венцы нетления»^{795}.

В последующие дни о. Иоанн всецело предался размышлениям о скрытом смысле этого цареубийства для России и об участи государя в будущей жизни. Он отказался от учебного плана и на занятиях зачитывал ученикам выдержки из газетных статей о гибели императора. Он трактовал это убийство с религиозной точки зрения — как крест, который необходимо нести, и, возможно, как способ искупить ранее совершенные императором ошибки. Для о. Иоанна, пытавшегося как-то осмыслить цареубийство, Александр II стал фигурой в чем-то аналогичной Христу, умершему людских грехов и спасения ради:

«Ужасное злодейство у нас; убит возлюбленный Государь наш злейшею рукою. Но где же Господь? Почему не избавил Его? Забыл ли Он нас? Нет, не забыл, и не отвратил Он. Как гром поразил нас, попустив на нас такое несчастие, — для того, чтобы мы пробудились от греховного усыпления, очнулись, осмотрелись вокруг себя, сознали бездну грехов своих, покаялись и исправились»^{796}.

Несмотря на этот вывод, о. Иоанну, при его прочной вере в силу литургической молитвы, было нелегко смириться с тем, что Бог мог попустить убийство «покровителя Церкви… о котором она ежедневно приносила Богу прилежное моление о державе, победе, мире, здравии», особенно если учесть, что так недавно вся Россия «особенно молилась по поводу избавления его от смерти чрез злодеев…» (имеются в виду предыдущие покушения на жизнь Александра II). Он писал в смятении и муке, обрывая себя на полуслове: «Ужели Господь не услышал молитв Церкви… услышал, и принял…»^{797}.