Читаем Святой остаток (сборник) полностью

На Фионе были доселе одни только лохмотья, а путной лопатинки не бывало. Дмитрии одел ее хорошо и чисто и сам ею любовался; Фионушка кланялась и благодарила, он ей читал наставления – она слушала и молчала. Степана с Фионой обвенчали, старички повеселели; Дмитрии был доволен, что пристроил двух сирот и сам сделался настоящим семьянином; он уже готовился мысленно к воспитанию внучат, припоминая, как он растил и кормил, и пестовал когда-то, и вынянчил осмерых детей сряду, не считая своячениц штаб-лекаря, которые были уже не так малы, и он напевал уже про себя, как тогда бывало: «Вареная патока с инбирем, варил ее дядя Семи-он, Семион…»

Но недолго пришлось старику тешить себя этими сладкими мечтами. Уж на третий или четвертый день по свадьбе Фиона, разгневанная чем-то, молчала упорно весь день, отворачивалась от всех, косилась на людей исподлобья, стучала посудой и бросала каждую вещь из рук, вместо того чтобы ее положить или поставить. Прошло два дня, среди затиши, и старики было успокоились; но затем вдруг в друге или сердце Фионы поднялась такая страшная буря, что Дмитрич с Авдотьей просидели весь день за воротами, вздыхая, покачивая головой и поглядывая вверх, где крик, брань и проклятия раздавались с самого утра и до вечера, хотя Фиона была там одна, потому что и Степа ушел от нее в поле. Дмитрии прислушивался по временам и спрашивал вполголоса Авдотью: «Что она?» А старуха отвечала на это, кивнув головой и махнув рукой, дескать: пусть ее, молчи. «Да что она кричит еще?» – спросил старик. Авдотья повторила тот же знак, не смея даже и за воротами сказать громкого слова, чтобы лютущая Фиона его не услыхала. Так старики просидели весь день до вечера и не обедали; Фиона не звала их, потому что ничего не варила. Степан воротился с поля и, заглянув только в избу, ушел от крику и присел молча к старикам на завалинку. Поздно вечером все они улеглись, когда Фионушка выбилась из сил и уходилась.

Управился бы, может быть, в прежнее время Дмитрии с этим чертом, несмотря на всегдашнее миролюбие свое, но теперь была не та пора: он уже почти начал впадать в ребячество, до того он стал дряхлеть. Знать, пришла пора. Попытался, было, он прочитать названной сношеньке своей наставление, думал-таки усовестить ее, но она отвечала ему одним криком и бранью, а наконец ухватила два лучших поливанных горшка и грозилась сейчас же ударить их об земь, если он не замолчал: жаль стало Дмитричу горшков, и он замолчал, проворчав только: «Горшки на что бить – горшки ничем не виноваты».

Через несколько дней опять пошло то же: брань, крик и проклятия сыпались с утра на безответного мужа, на старика и старуху. Дмитрии вышел из терпения, пошел с жалобой к барину; барин очень рассердился на Фиону и приказал миру рассудить ее; мир высек ее розгами, а она, пришедши с криком и ревом домой, столкнула мужа с высокого крыльца и повыкидывала все горшки из окна. Остальное время этого дня она провыла в избе голосом при открытых окнах. Соседи приходили было ее унимать, но она выпроваживала их помелом.

Дмитрии стал крепко призадумываться, уж и сам не зная, что делать, – а житья ему со старухой не было. Поздняя осень согнала их с любимой завалинки, они поневоле сидели на печи, откуда Авдотья не сходила уже несколько дней, слабея и забываясь по временам; ухаживая за нею, Дмитрии опять, было, несколько ожил, приободрился и получил какой-то нравственный перевес в доме, но это было ненадолго: Авдотья скончалась, Дмитрии прожил с нею всего года два, но оплакивал ее горько. С этого времени он не мог уже найти дома никакого покоя; он бродил из угла в угол, копался во дворе, садился за ворота – но все оглядывался по сторонам, будто тут кого недоставало, и не знал, куда с тоски деваться. Фионушка бесновалась день за день, и Дмитричу казалось, что он жил в аду. Обед почти никогда не варился, а в избу никому не было приступа.

Раз утром старик сидел на печи; ему хотелось поесть, и была уже пора завтракать: Фиона не думала собирать на стол и бранилась вместо того с мужем. Степан молча, старик вздыхал, а Фиона пуще выходила из себя, потому что ей не к чему было придраться. Наконец, став перед Дмитричем, она осыпала его упреками и бранью и притом с такой злостью, что, крича ему над ухом, почти вцепилась старику в волосы.

Дмитрии будто проснулся ото сна: он поглядел на невестку, слез молча с печи, вышел из избы – и больше нога его в ней не бывала. Он пошел в клеть, достал солдатскую шинелишку свою без погонов, надел ее сверх полушубка, обулся в лучшие сапоги, сверх теплых подвертков, взял котомку, шапку, рукавицы и тот же посох, с которым пришел некогда домой, перекрестился несколько раз и спокойно пошел со двора. Кой-кто на деревне видели его и посмотрели вслед за ним, не зная, куда бы и зачем это Дмитрии побрел; одна только баба слышала, что он ворчал про себя:

В.И. Немирович-Данченко

Забытый рудник

«Бог с ней и с избой, не видал я избы! На старое место пойду, в полк, там лучше».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Крестный путь
Крестный путь

Владимир Личутин впервые в современной прозе обращается к теме русского религиозного раскола - этой национальной драме, что постигла Русь в XVII веке и сопровождает русский народ и поныне.Роман этот необычайно актуален: из далекого прошлого наши предки предупреждают нас, взывая к добру, ограждают от возможных бедствий, напоминают о славных страницах истории российской, когда «... в какой-нибудь десяток лет Русь неслыханно обросла землями и вновь стала великою».Роман «Раскол», издаваемый в 3-х книгах: «Венчание на царство», «Крестный путь» и «Вознесение», отличается остросюжетным, напряженным действием, точно передающим дух времени, колорит истории, характеры реальных исторических лиц - протопопа Аввакума, патриарха Никона.Читателя ожидает погружение в живописный мир русского быта и образов XVII века.

Владимир Владимирович Личутин , Дафна дю Морье , Сергей Иванович Кравченко , Хосемария Эскрива

Проза / Историческая проза / Современная русская и зарубежная проза / Религия, религиозная литература / Современная проза