Святой папочка

Когда я навещала ее в больнице, я все время бросала взгляд на потолок – убедиться, что в штукатурке нет трещин. Мне трудно представить себе мир без Карен. Что бы тогда было с теми из нас, кто все время забывает вести себя осторожно? Как бы мы жили без ее проницательности и бдительности, куда бы делось то бескрайнее удовольствие, в которое ее приводили цветные шелка и хлопок бытия? Что бы мы делали без ее умения выбрать самый лучший персик, из которого потом непременно выросло бы дерево? Без ее орлиного зрения и копны рыжих волос? Неужели они просто вернутся в дикую природу и смешаются с кристально-чистым пейзажем и ветром, жаждущим запустить в них свои воздушные руки? Нет, на самом деле обо всем этом думать не стоило. Поэтому мы говорили на другие темы. Отец сидел возле ее кровати, положив руки на бедра, и обеспокоенно спрашивал:

– Я надеюсь, ты уже достаточно здорова для Круиза?

– Обо мне не волнуйся, Грэг, – прохрипела она, с трудом приподнимаясь над постелью в своем белом чепчике. Это отсутствие дерзости всерьез нас встревожило. Когда моя мать не в состоянии собраться с силами, чтобы возразить кому-то или выкрикнуть медицинскую аббревиатуру, значит дело серьезное. Однако, мало-помалу ее прежнее «я» снова зашевелилось, забурлило, и вскоре она уже перебивала все, что мы ей говорили радостным и жизнеутверждающим «НЕТ». Она выздоровела буквально в самый последний момент и, хоть ее легкие так и не смогли раскрыться как прежде, и у нее с тех пор всегда была легкая одышка, она поплыла с отцом в круиз по республиканским морям.

Позже, вспоминая об этом, она размышляла:

– Мне так повезло, что в моей жизни была действительно редкая и смертельная болезнь, плюс я получила возможность сочинять каламбуры на эту тему: я же заразилась от дерьма летучих мышей!

– Может, однажды ты заболеешь настолько редкой болезнью, что ее назовут в твою честь, – сказала ей я.

– Это было бы здорово, – ответила она, мечтательно оглядывая горизонт.

* * *

В ночь накануне ее дня рождения мы пакуем чемоданы, мчимся в Канзас-Сити и ночуем на верхнем этаже приходского дома – вынужденная необходимость, ведь нам нужно проснуться ни свет ни заря, чтобы успеть на рейс. Я презираю рассвет больше, чем любое другое время дня, и с удовольствием загасила бы его раз и навсегда, но когда звонит будильник, я буквально выпрыгиваю из постели и начиню ходить из угла в угол. Это был долгий год. Я чувствую себя крупицей, болтающейся в собственном привидении, я напоминаю себе рулон теста для печенья в форме привидений. Мне нужно излечиться от самой себя. Когда я сбегаю вниз к маме и Джейсону, они выглядят точно также: бледные, выжидающие лица, жующие смеси тропических орехов, чтобы немного поднять себе настроение.

– Хорошо вам отдохнуть, детка! – весело кричит мой отец, когда мы уходим. – Не подпускай к матери лесбиянок!

А как же. Это противоречило бы моему личному кодексу. Кроме того, маме ничего не угрожает. Если бы она прошла тест на гомосексуальность, все, что она увидела бы на картинках – это раздавленные на дороге кошки.

В самолете мама долго изучает инструкцию по безопасности во время полета – даже слишком долго. Особое внимание уделяет изображению младенца в спасательном жилете, бьющего своими толстыми беспомощными ручонками. И решительно поджимает губы. Этот мультяшный ребенок не утонет, если ОНА будет рядом, это уж точно, а когда она вернет его на сушу – посадит на диету. В переднем ряду мужчина открывает книгу под названием «Наживка для сатаны» и с довольным вздохом погружается в чтение. Что ж, сегодня сатане своей наживки не видать. Мама сидит у окна весь полет, восхищенно глядя вниз, и ждет, ждет и ждет, и тут происходит беда: первый же взгляд на золотистый теплый залив вдруг напоминает ей, что ей нужно в туалет.

– Добро пожаловать в мою жизнь, – бормочет она, пока идет, шатаясь, по проходу. Но не саркастично, а как будто бы совершенно искренне.

Пляжный домик стоит прямо на берегу океана и выполнен во всех оттенках женских гигиенических средств. Одну из стен почти целиком заполняет картина фантасмагорического морского окуня, выгибающего спину в просоленном экстазе и неусыпно следящего за нами одним блестящим глазом. Домик отвечает всем нашим надеждам, желаниям, фантазиям – во всем, кроме мыла.

– НЕ пользуйся здешним мылом, – говорит мама, пугающе нависнув над кухонной раковиной. – А то кожа слезет.

Мы сразу берем курс в сторону рыбного рынка и винного магазина. С легкой застенчивостью мы осознаем, что тут можно есть на улице, поэтому планируем каждый вечер устраивать пикник на веранде с апельсинами, крекерами и севиче из моллюсков.

– Можете нам что-нибудь посоветовать? – с заговорщическим видом спрашивает мама продавца, стоящего за прилавком в винном магазине. – Что-нибудь сухое и не слишком сладкое. У меня несколько изменился вкус за все эти годы, и теперь «Вдова Клико» кажется мне отвратительной.