Святой папочка

Важное примечание: надеюсь, вы понимаете, с каким крахом я бы завалила этот тест, если бы все же решилась его пройти? Я бы получила что-нибудь гораздо хуже, чем просто «кол». Но отец не дает мне даже одним глазком взглянуть на тест. Видимо, боится того, что он может показать. Он знает, есть только одна причина, по которой я не привела домой девушку по имени Сапог с огромными тоннелями в ушах, и что это лишь тот сомнительный факт, что я в двадцать один год выскочила замуж за человека, которого повстречала в киберпространстве.

– Мы не знаем, подходит ли этот тест для женщин, – взвешено говорят они, когда я поднимаю эту тему посреди беззаботной семейной болтовни за обеденным столом. – Дело в том, что… мы еще не изучили вопрос с этой стороны.

– Вообще-то, – вздыхает семинарист, – никто толком не знает, как устроены лесбиянки.

– Да тут все просто, – говорю я, – одна нога здесь, другая там, ну и не забывать периодически расчесывать друг другу волосы и не ходить в церковь.

– Ты не лесбиянка, Триша, – терпеливо говорит он, закатив глаза, – ты же ходишь в платьях.

– Если тебе так важно знать, кто гей, а кто нет, – обращаюсь я к отцу, – почему бы тебе не спросить того, кто действительно знаком с геями, причем такими, которым не приходилось всю жизнь это скрывать?

Понятное дело, гей-радар – штука вымышленная, и я от всей души надеюсь, что не подолью этим масла в вечное пламя грубых стереотипов, но, ей-богу, священник, у которого есть арфа и которому каждый месяц доставляют десяток журналов о Королевской семье? Есть у меня подозрение, что не очень-то он натурал. Хотя папа уверяет меня, что на тест можно положиться. В общем, смело могу сказать всем моим квир-братьям, жаждущим получить сан: будете как у Христа за пазухой. Ступайте с Богом.

Семинарист частенько говорит о том, что целибат наделил его суперсилами, которые в основном проявляются в способности просыпаться в несусветную рань. Нет, мне это тоже не по душе, хотя вполне может быть, что именно из-за моего вопиющего отказа от целибата я и сплю каждый день до полудня. Чтобы защитить и укрепить свой обет безбрачия, он разработал прием, который назвал «целеблоком», и заключается он в следующем: поднять перед собой обе руки и сложить крест-накрест, дабы отвадить от себя тех, кто пытается его соблазнить – преимущественно женщин, как он объяснил, «которые разгуливают в шортах для волейбола, даже когда поблизости ни одной волейбольной площадки».

– А знаешь, что еще лучше? – говорю ему я. – Видишь симпатичную девчонку – сразу наставляешь на нее ружье и орешь: «ТОЛЬКО ЧЕРЕЗ МОЙ ТРУП!»

Целеблок – вещь в хозяйстве очень полезная, ведь, как известно, леса так и кишат женщинами, которые жаждут зацапать себе служителя святой церкви.

– Мы называем их похотливыми причастницами, – поясняет как-то раз в воскресенье семинарист, накладывая в свою тарелку мясное ассорти и соленые огурцы, которые мать всегда готовит после вечерней мессы.

– Они повсюду, – поддакивает отец, мстительно втыкая вилку в ростбиф, после чего рассказывает нам историю о женщине, которая подарила ему «плюшевого мишку, пропитанного духами твоей матери – явно хотела меня соблазнить».

Да как это вообще возможно? Есть ли на свете хоть один мужчина, которого удалось соблазнить эдаким макаром? К тому же хотелось бы мне посмотреть на даму, которая поливает духами плюшевых мишек, чтобы затем похотливо раздаривать их священникам. Да она в постели, должно быть, просто геенна огненная, такая, что атеистам и не снилось. Более того, переступишь порог ее спальни, а там на постели еще один плюшевый медведь, да побольше прежних, и не духами пропитан, а святой водой, и между лап у него – Библия, открытая как раз на Песне Песен. Может, это и хорошо, что семинарист знает, что такое «фурри». И будет готов, когда они явятся по его душу.

Я не знаю точно, чего хочет семинарист. Он всегда ведет себя безупречно пристойно, даже несмотря на то, что все стулья в доме обиты бархатом и как ты ни сядь – на них отпечатываются следы ягодиц. Мама обычно стирает эти отпечатки ладонью всякий раз, как увидит, но я всегда потом подкрадываюсь к этим стульям и опять с силой прижимаюсь попой к обивке. Однако семинариста все это никак не трогает. Его помыслы нацелены на нечто более высокое. Самое страстное желание, которое я когда-либо от него слышала – чтобы женщина постирала его одежду, возможно, в реке.

– Почему именно в реке? – допытываюсь я, принося из кухни две чашки чая в попытке как-то разбавить послеобеденную тоску.

– Хочу посмотреть, как она трет ее о камни, – отвечает он. Я довольно долго смотрю на него сверху-вниз, раздумывая, стоит ли пролить ему немножко горячего чая на колени, на случай если и моя забота его завела. Он пожимает плечами.