Святой праведный Алексий Мечев

Разгрузка чужого горя и молитва явились общим фундаментом, на котором построилась вся пастырская деятельность отца Алексия. Но если молитва бодрит, освежает всякого человека, то принятие на себя страданий ближних надламывает сердце пастыря, делает его физически больным. Так было и с отцом Алексием.

«Войдешь к батюшке в комнату после приема им какой-либо скорбящей души, — рассказывает один его духовный сын, — и видишь: разгрузчик сидит весь погруженный в заботы, а лица на нем нет, в глазах слезы, голос прерывается...

Батюшка отец Алексий был великий «перегрузчик» чужих страданий на собственные плечи; недаром, выслушивая скорби обращавшихся к нему за советом, он имел обыкновение класть руки их на свою шею.

«Я помолюсь», — говорил отец Алексий всем изливавшим пред ним нужду, беду, недоумение, сомнение... «Я помолюсь», — было его неизменным ответом каждому, причем ответом не формальным, а сердечным, серьезным, ибо всякое новое имя являлось для него новой слезой, новым горячим воплем к Богу о прощении, помиловании и помощи.

Бывало, идет ранняя литургия — и вдруг записочка от батюшки: «Помяните такую- то», с особой припиской к служащему иерею — «скорбящую». Это значило, что отец Алексий, болевший сердцем о других, вспомнил кого-то особенно нуждавшегося в тот момент в молитве и Литургической Жертве и просит помянуть, вынуть частицу.

Сам батюшка совершал проскомидию иногда часа полтора и даже больше, вычитывая большие тетради имен, а заздравная ектения при его служении превращалась в целый поток молитвы, плескавшийся бесчисленными именами болящих, скорбящих, заблудших, заключенных, без вести пропавших, путешествующих, страждущих. И если эти имена для слуха посторонних людей проходили незаметно и безразлично, то в любящем сердце отца Алексия они отдавались болью, ибо с ними всегда соединялись печаль, несчастье.

Указанные две стороны пастырского дела — разгрузка чужого горя и молитва — приобрели у отца Алексия особую силу, развитие и интенсивность благодаря следующим природным качествам его характера. Он отличался, прежде всего, необыкновенной простотой, которая вначале даже разочаровывала некоторых. У батюшки все выходило просто, зато содержание сказанного и сделанного им было глубоко, основательно и назидательно... То же нужно сказать и относительно проповедей отца Алексия. Они не блистали ораторским красноречием, были безыскусственны, но насквозь проникнуты верой, любовью к Богу и глубоким желанием спасения ближним. Отец Алексий влиял на слушателей и внутренней силой, и убеждением, и искренностью.

Сам будучи прост в словах и действиях, батюшка не любил умствований, отвлеченностей, особенно в религиозных сочинениях и разговорах; отказываясь их выслушивать, обыкновенно говорил: «Я неграмотный», «Не понимаю», чем заставлял своих собеседников возвращаться к суждениям общеполезным и жизненным.

Простота отца Алексия была неотделима от его горячей детской веры, обнаруживавшейся часто в слезах во время совершения Божественной литургии и при произнесении поучений. Литургисая один, он нередко затруднялся от охватывавших его рыданий произносить возгласы, особенно «Приимите, ядите», и тогда между словами у него бывал большой промежуток. То же случалось и на кафедре. Много стоили батюшке проповеди, которые он всегда говорил с религиозным воодушевлением.

«Об этом знает тот, — передает один из его сослуживцев, — кто видел отца Алексия вернувшегося в алтарь с амвона после сказанного им с духовным подъемом поучения: он был тогда бледен, по лицу текли тщетно сдерживаемые слезы. Хватаясь рукой за больное сердце и в изнеможении опираясь грудью о престол, с виноватым видом он чуть слышно говорил сослуживцам: «Больше не могу я», — и, стараясь улыбнуться и качая головой, добавлял: «Просто скандал». Через силу батюшка оканчивал службу, делая возгласы еле слышным голосом».

Говоря о простоте отца Алексия, вспоминаю его совет относительно молитвы Иисусовой: «Молитву Иисусову нужно творить в простоте, тогда скорее явится чувство, столь необходимое при этом, и не следует заботиться о каком-то особенном делании, часто убивающем дух».

Вторым выдающимся качеством отца Алексия была любвеобильность, благостность, жаление всех. Какое значение придавал батюшка любви, видно из следующего.

Однажды в беседе с близкими он спросил: «Задумывались ли вы когда-нибудь о том, отчего святые апостолы все до одного приняли мученический венец, погибли на кресте, усечены мечами, а апостол Иоанн Богослов достиг глубокой старости и мирно скончался?» Ему ответили отрицательно. Тогда отец Алексий пояснил: «Оттого, что у апостола Иоанна была великая, беспримерная, неодолимая христианская любовь, силе которой покорялись и мучители; она угашала всякую злобу, обескураживала гонителей и превращала их ненависть в любовь».